– Понятно, – закивал тот и, вероятно, ещё намеревался что-то спросить.

Но в разговор вернулся Воронцов:

– С расстоянием ясно, но неясен вопрос насчёт уничтожения основной группы. Ты же не хочешь сказать, что всех их перещёлкаешь, а они даже глазом моргнуть не успеют? Их же много. Поэтому они увидят убитых и будут прятаться, занимая оборону. Сам же об этом говорил.

– Обязательно спрячутся, поэтому быстрого боя, как в случае с артиллеристами, здесь у нас не получится. Уж больно их много сосредоточено в одном месте, и все они находятся на прямой видимости друг от друга. Значит, работать по ним будем медленно. Есть у меня идея, как сделать так, чтобы и они все умерли, и мы на них в атаку не шли, – сказал я, а потом негромко вздохнул: – Жаль, конечно, что Фрица с пулемётом под рукой нет.

Твердев, ошеломлённо посмотрел на меня, потом на Воронцова и, набравшись храбрости, прошептал:

– Товарищи, а вы что, из той самой снайперской школы НКВД, что в Новске расположена? Вы те самые снайперы, которые немецкое наступление остановили? Те самые, которые сотню танков и полсотни самолётов уничтожили?!

– Ого, земля слухами полнится, – улыбнулся ему чекист и пояснил: – Нет, товарищ Твердев, Забабашкин не из той школы. Он и есть та самая школа.

Услышав слова чекиста, Твердев ошарашенно перевёл взгляд на меня и спросил:

– Это что, правда?

– Ага, известная на планете Новская школа мумий-снайперов. Ведь надеюсь, по мне заметно, что я выпускник именно этого учебного заведения, а не какого-либо другого?! – подтвердил я.

Подпольщик ещё больше раскрыл глаза, явно ничего не понимая, и посмотрел на Воронцова.

А тот, устало улыбнувшись, сказал:

– Шутка. – Потом тяжело вздохнул и добавил: – Можно было бы посмеяться, вот только сил нет и подходящего настроения. Поэтому оставим смех и сомнительный юмор на потом.

Подпольщик, очевидно, понял, что сами по себе такие разговоры явно неуместны. Ведь даже будь эта школа на самом деле реальной, очевидно, что она была бы секретной. А значит, интересоваться её существованием – уже деяние фактически на грани шпионажа.

И разговор на эту тему больше никто продолжать не стал. Решив, что пора дело делать, я взял патроны, на всякий случай дополнительную винтовку, повесив её за спину, пожелал мужикам удачи и пошёл к намеченному дереву, которое было определено как снайперская позиция.

Первая фаза операции по уничтожению диверсионного отряда началась.

Члены группы подождали условленные десять минут, а затем подпольщик сел за поводья, чекист рядом, и они, выехав на дорогу, направились к поляне.

Я это видел, потому что к тому времени уже разместился на ветках дуба и приготовился к стрельбе. По моему размышлению телегу с лошадью должны будут заметить через пару-тройку минут.

А пока, следя за сидящими на пункте наблюдения диверсантами, я размышлял над вопросом, стоило ли вообще так рисковать и посылать товарищей на риск? Может быть, имело смысл попробовать расстрелять сидящих в секрете издалека, надеясь, что все пули войдут точно в цель?

Однако именно в последнем вопросе и таилась вся возможная загвоздка. Существовала отличная от нуля вероятность, что при втором выстреле я могу промазать и тем самым оставить цель живой. И тогда это было бы полным провалом. Ведь раненый недобиток обязательно поднимет тревогу.

«И тогда нам точно будет несдобровать. Очевидно, что диверсанты народ подготовленный. И они не только хорошо стреляют, но и умеют ориентироваться на местности. В случае поднятия тревоги они без труда смогут к нам приблизиться, и тогда исход боя может быть для нас очень плачевным.