Подписи не было, как не было и ни капли уважения, понимания и благородства. Ощутив такое явное облегчение, я вновь испытала бурю эмоций, что слились в одну-единственную – пока еще злость, но совсем скоро отчетливую ненависть. Он не имел никакого права мне приказывать, а я…

     Я не обязана подчиняться. Все это зашло слишком далеко. Ни о какой помощи, ни о каком сотрудничестве в таком ключе не может быть и речи.

     Я больше не подбирала слов. Больше не думала над тем, что пишу. Лишь несколько предложений:

     «Вы не мой император. Вы не имеете права мне приказывать. Я сейчас же покину дворец. Благодарю за оказанную честь».

     Служанка вышла, а я тут же схватила свои сумки и попыталась призвать Темный дар, но тщетно… Сила отзывалась, однако переместиться я не могла, хоть и пробовала в разные места, не только на центральную площадь Шагдараха.

– Вот Тьма! – воскликнула я, бросая сумки. Скорее всего, все перемещения по империи тоже перекрыли во избежание появления здесь шпионов из Реверонга. Придется идти длинным путем.

     Реалистично смотрела на происходящее, а потому схватила только одну сумку, в которой лежало все самое ценное. С двумя мне далеко пешком не уйти.

– Вы куда? – удивленно спросила девушка, едва я столкнулась с ней в коридоре.

– Скоро вернусь! – отмахнулась я от нее.

     Я бежала по коридору, лестницам и холлу. Служители, как и гвардейцы, провожали меня взглядами, но не выронили ни слова. Выход был так близко – всего лишь в нескольких шагах, когда я услышала тяжелые шаги. Казалось, что человек идет неспешно, но слишком твердо, слишком нервно, слишком нетерпеливо.

– Не рекомендую вам делать то, что вы задумали, леди, – услышала я ледяное за своей спиной. – Мне показалось, что вы любите свою семью.

     Я не оборачивалась. Так и замерла, не сделав последний шаг. Он знал, куда бить. Он осознанно делал больно.

– Сейчас ваша мачеха вместе с двумя моими людьми пересекает Веонское море. Им ничего не стоит утопить ее по моему приказу. А ваши братья… Вы любите ваших братьев, леди? В военной академии с ними может произойти все, что угодно. Там очень высокая смертность среди воспитанников, – размышлял он как будто между прочим, но следующие фразы произнес с такой злостью, что я неконтролируемо вздрогнула: – Вернитесь в свои покои и не заставляйте меня демонстрировать свою власть. Гарантирую, вам это не понравится.

     Я так и продолжала стоять, даже не оборачиваясь. Слышала, как мужчина поднимается по ступеням. Изо всех сил сдерживала слезы бессилия. Я ненавидела этого человека. Я так сильно ненавидела его, что кулаки сжимались, а ногти впивались в мякоть ладоней, причиняя вполне реальную боль. Он не дождется от меня отчаяния. Но и подчинения тоже не дождется.

     Шаги пропали. Понимала, что он остановился, так и не достигнув второго этажа. Обжигающие слезы все же скользнули по щекам, а я терпеливо ждала свой приговор. Ведь он унизит меня. Пусть только перед служителями и гвардейцами, но все же унизит. Я так отчетливо это понимала, что не удержалась от нервного смешка, едва мужчина заговорил:

– Я навещу вас сегодня, моя наивность. Имейте это в виду.

     Каждый следующий его шаг отбивался будто набатом, стучал вместе с моим сердцем, чей звон становился все тише, спокойнее, размереннее. Отчаяние, что затапливало сознание, схлынуло, потому что, как говорил мой папа, нет ничего невозможного для того, кто действительно сильно чего-то желает и идет к своей цели. Я собиралась поступить именно так.