– Но многие из них молятся только о смерти.
– Это плохо. В их положении требовать казни – равносильно греху самоубийства. Бог дал им такое наказание, и они должны вынести его до конца. Многие монастыри, в которых большевики устраивали лагеря, сегодня вернули церкви. Эту обитель Господь почему-то оставил за колючей проволокой. Может быть, для того, чтобы в его стенах совершилось это чудо – чудо возрождения душ худших из грешников? Первый шаг многие из них сделали – покаялись. На Рождество я причащал уже 60 человек. Второй шаг – смирение – для них самый трудный. Пока они чувствуют себя пленниками. Но они такие же пленники, какими были до срока, – пленники своих грехов и страстей. Я хочу, чтобы вы помогли мне организовать для них побег. Напишите, что они уже свободны.
Я пообещал помочь. Хуже не будет.
3. Наша вера
Очарованный узник
Очень маленькая вера
Из ромалов в греки
Унесенные верой
Колхоз Царя Небесного
Немного личного
Технический христианин
Это словосочетание пару месяцев назад обронил в моем блоге один незнакомый мне человек. Я его спросил, что он имеет в виду, но человек куда-то пропал. Потом я набирал «технический христианин» в разных интернет-поисковиках, но каждый раз они выдавали одну-единственную ссылку – на тот самый комментарий в моем блоге. Придется наполнять это словосочетание смыслом самому. Потому что оно меня зацепило. Есть у меня подозрение, что технический христианин – это я. И не только я.
У меня на груди крестик, в сумке всегда Евангелие, но на литургии я бываю раз десять – пятнадцать в году. Происходит это импульсивно: могу полгода вообще не ходить, а потом вдруг хожу каждую неделю. Как правило, это становится следствием острого приступа недостаточности смысла жизни. Никогда не пропускаю Пасху и Рождество, остальное – как придется. Исповедуюсь, причащаюсь и молюсь по утрам и вечерам – тоже волнообразно.
Считаю ли я такой режим церковной жизни нормальным? Нет, не считаю. Хочу ли жить религиозной жизнью более насыщенно? Да, хочу. Более того – мне это нравится. Когда это удается, я чувствую, как мир исполняется единой логики и смысла, в моей нервной системе нет ни байта уныния, просыпаешься по утрам так легко, как будто вылезаешь не из постели, а из проруби. Почему не получается жить так всегда? Потому что я – человек, что в переводе с людского языка на божеский означает «слабый». И эта человеческая слабость – навязчивое стремление вредить себе самому. Не объяснимое ничем, кроме категорий мистических.
Но вернемся к техническим параметрам моей веры. Я прочитал один раз Ветхий Завет целиком (через силу) и раз десять – Новый (хочется читать еще). У меня есть две книжные полки, занятые поучениями Святых Отцов и просто хорошими книгами религиозных мыслителей. Любимые: Николай Сербский, Феофан Затворник, Клайв Льюис. То есть я в общем и целом знаю фундаментальные основы христианства, понимаю его логику, чувствую многие аспекты взаимодействия Бога и человеческой души. Окончательно переходя на научную терминологию, я обладаю достаточными «юридическими» познаниями, чтобы не иметь возможности врать себе, будто то или иное из содеянного мною – не грех или грех, но не тяжелый.
И тем не менее я грешу. И не в тех гомеопатических дозах, в которых не может не грешить хороший человек. В гораздо больших.
Каждый раз после Пасхи православные и антиправославные исследователи и публицисты начинают подсчет: сколько у нас настоящих христиан, сколько липовых и в чем разница. Семьдесят процентов, десять или полтора? Я не готов подключиться к этой статистической гимнастике, поскольку Одному Богу известно, кто из нас поведет себя по-христиански в критический момент – тот, кто регулярно ходил в церковь, или кто, как святой великомученик Вонифатий, всю жизнь пил, блудил и маялся, а потом просто не смог пройти мимо арены, где казнили христиан, и присоединился к ним.