– А если нет? Если я похожа на отца? Убьешь? – спросила с вызовом, но внутри все сжалось от страха.

Убьет или сделает что-нибудь хуже.

Романов отложил нож и вилку, окинул меня оценивающим взглядом:

– Нет, просто не выпущу никогда из поместья. Ты состаришься и умрешь здесь. И каждый твой день будет похож на пытку. Я буду ломать тебя, как твой отец ломал других людей.

– Я хочу, чтобы ты сдох. – Слезы потекли по щекам.

Романов откинулся на спинку стула, решал, отправить к поросятам как сотрапезницу или в виде завтрака.

– Еще раз услышу, как ты ругаешься, прикажу дать рвотное, чтобы вся дрянь из тебя вышла. «Я хочу, чтобы ты умер». Повтори.

От удивления у меня даже челюсть отпала, не хотела я ничего повторять, я хотела домой, забраться к отцу на колени, как в детстве, и чтобы он погладил меня по голове, поиграл с кудряшками и сказал, что все будет хорошо. Но медленно, едва не по слогам повторила:

– Я хочу, чтобы ты умер.

Романов усмехнулся.

– Это вряд ли, Маленький Инквизитор. Но правила игры ты уловила. Ешь кашу, пока совсем не остыла.

Я взяла ложку и зачерпнула овсянку, рука предательски дрожала, но у меня получилось.

– В этом доме есть определенные правила для тебя. Нельзя сбегать. За побег последует наказание. Нельзя выходить из дома без разрешения. Прогулки – это привилегия и ее надо заслужить. Ты будешь слушаться во всем Екатерину Андреевну, если назовешь ее еще раз Квазимордой, тебя накажут. – Романов выразительно посмотрел на ремень.

Я даже кашу забыла проглотить, только представила, как он этими лапищами может ударить. Отец меня никогда не порол. Мама хотела в детстве, но он ее остановил.

– Ты будешь учиться…

– Я вернусь в университет? – Радость трепыхнулась в сердце, но ее тут же растоптали.

– Не перебивай меня больше. Нет, никакого университета, никаких друзей, телефона и интернета, кроме того, что нужен для учебы. Преподаватели будут приезжать к тебе сюда. Не стоит просить их помочь сбежать, все они знают, кто ты и почему здесь. Никто тебе не поможет. Нельзя портить вещи, за это тоже последует наказание.

От его взгляда не укрылось, как я судорожно сглотнула, вспомнив про разбитую вазу.

Романов усмехнулся.

– Да, за вазу тоже. Китай, девятнадцатый век, стоит дороже, чем твоя жизнь. Будешь выполнять кое-какую работу по дому, Екатерина Андреевна тебе что-нибудь подберет в силу твоих… способностей.

Посмотрел так, словно у меня этих способностей по определению быть не могло.

– Если нарушишь распорядок, который она установит, или не будешь слушаться, последует наказание.

– И вы еще отца называете выродком, – пробурчала под нос.

Романов помрачнел.

– Закончишь завтрак, пойдешь к Екатерине Андреевне. Извинишься за утреннее поведение и скажешь, что я велел дать тебе работу. Здесь тебя жалеть не будут, Карина, здесь тебя все ненавидят. Запомни это и не давай повода проявить эту ненависть.

– Уже запомнила, я вас всех тоже ненавижу, – прошептала я.

Романов усмехнулся, его мои слова искренне позабавили.

– И последнее. С этого дня у тебя будет другое имя. С этого дня все будут звать тебя Карой. Потому что ты кара для своего отца.

Квазиморда на мне оторвалась и за вазу, и за «Квазиморду», так что я спину разогнуть не могла. Заставила вымыть полы на первом этаже, я половую тряпку отродясь в руках не держала, но Дима шел за мной из комнаты в комнату и контролировал, хотя уверена, что не столько присматривал за тщательностью уборки, сколько пялился на мою попу.

Самое ужасное в этом унизительном задании было то, что руки заняты, а голова свободна. И я постоянно думала об отце и Лиле, вспоминала их и плакала. Выжимала тряпку, мочила, терла, а у самой слезы текли по щекам. Я и не старалась стереть. Бесполезно.