– Но она лгала мне!

– Так это же оттого, что она очень боялась тебя потерять. А сейчас новый ребеночек родится – он что, будет расти сиротой? Ведь это твой ребеночек, Гришенька. Вот и получится, что если выиграет твоя гордость, то три человека, как минимум, от этого выигрыша пострадают.

Григорий согласился с доводами матери. Родился Миша, а спустя еще десять лет – дочка Лиза. Характер у Ларисы мягче не стал, да и благодарности особой к мужу за то, что простил, она не испытывала. Благодарность – она вообще штука странная: имеет тенденцию испаряться. Так что к двадцатилетнему брачному юбилею супруги подошли с противоположными установками: он все еще помнил, что простил, а она была уверена, что прощать ее нечего, потому как она ни в чем не виновата.

Следователь Артур Александров повернулся к супругам Старченко и сказал:

– Я хочу предупредить вас, предстоящее зрелище не для слабонервных. Лица у трупа практически нет, оно было разбито о скалы при падении. К тому же тело подверглось сильным гнилостным изменениям.

Санитар откинул простыню, оголив труп до половины груди, и Лариса Васильевна, охнув, прижала руки ко рту:

– Рыженькие волосики. Спутанные такие… Бедный мальчик… Да, – запинаясь, произнесла она, – это он.

– Вы уверены? Посмотрите внимательно. Может, приметы какие, шрамы на теле, родинки. Осмотрите все, – настаивал Александров.

Он снял простыню, оголяя тело полностью. Лариса Васильевна взглянула мельком и тут же, содрогнувшись, отвернулась. Лицо ее так побелело, что, казалось, в нем не осталось ни кровинки.

– Комплекция тела его. И вот еще – родимое пятно в форме вишни, чуть повыше щиколотки. Вот оно, – Григорий Николаевич показал пальцем на левую ногу лежащего на каталке молодого мужчины. – Да, это он. Наш сын.

– Хорошо. Тогда еще одна последняя формальность. Васильченко, принеси одежду, в которую был одет опознаваемый, – отдал приказание одному из полицейских Артур. – Нужно опознать одежду.

Молодой безусый старший лейтенант принес бумажный пакет и развернул его, положив на стол.

– Взгляните, – поманил он безутешных родителей к себе.

Лариса Васильевна и Григорий Николаевич медленно подошли.

– Да, я узнаю. Рубашечка его и кроссовки. Курточка Мишенькина, черненькая. Я еще ему говорила: чего ты все в черное рядишься, как на похоронах, а он мне: «Мама, так сейчас модно». А эти джинсы я ему сама из Москвы привозила. Хорошие штанишки, много денег за них отдала.

– Лариса, что ты несешь! – резко оборвал поток ее слов Григорий Николаевич, пристально глядя на жену.

– Не ругайте супругу, она просто в шоке, – сочувственно произнес Артур. – Я здесь такие сцены часто наблюдаю. Кто в обморок падает, а кто не может сразу всего трагизма осознать.

Григорий опасливо покосился на жену, будто определяя на глаз, не сходит ли она с ума. Лариса Васильевна покраснела и тяжело задышала.

– Что-то мне плохо, грудь давит, – через силу выговорила она, берясь за сердце и пошатываясь.

– Пойдем на воздух. Сейчас отпустит, – Григорий, схватив ее в охапку, потащил к выходу из морга. Следователь поплелся за ними следом.

Едва Ларисе Васильевне полегчало, Артур пригласил их проехать в следственный комитет.