Но на этот раз отец ответил на письмо. Ему вдруг понадобилась дочь. Ни об экзаменах по программе средней школы на повышенном уровне, ни о стипендии речь уже не заходила. В шестнадцать лет учеба для Корделии закончилась, и наступило время кочевой жизни, в которой ей доставались роли кухарки, медсестры, курьера, последовательницы отца и его соратников.

И только теперь извилистые дорожки привели-таки ее в Кембридж – и по какому необычному делу! Город не разочаровал ее. В своих скитаниях ей доводилось видеть и более красивые места, но нигде еще она не чувствовала такого покоя, такого счастья. Разве может сердце остаться безразличным к городу, где стены и витражи, вода и зеленые лужайки, деревья и цветы – все служит красоте и науке? Но, с сожалением поднимаясь со скамейки и отряхивая крошки с юбки, она вдруг вспомнила строчку, которую вовсе не старалась вспомнить. Она отпечаталась в ее мозгу до того отчетливо, будто ее произнес человеческий голос – голос юноши, неузнанный, но до загадочности знакомый: «Увидел я: дорога в ад идет от самых райских врат».

Здание полиции было новым и удобным. Властность сочеталась здесь с необходимой скромностью. Оно внушало уважение, но не испуг. Кабинет сержанта Маскелла и сам сержант производили то же впечатление. Сержант оказался элегантно одетым молодым человеком со строгим квадратным лицом и довольно длинными, хотя и аккуратно причесанными волосами, длина которых, по мнению Корделии, шла вразрез с требованиями, предъявляемыми к полицейским, пусть даже и несущим службу в гражданской одежде. Он был безупречно вежлив, но без ненужной галантности, что приободрило Корделию. Разговор обещал быть не из легких, но это все равно лучше, чем снисходительное пренебрежение, с каким говорят с милым, но навязчивым младенцем. Иногда роль чувствительной и наивной девочки, сгорающей от любопытства, может оказаться кстати – именно эту роль Берни обычно и приберегал для нее, однако тут она почувствовала, что с сержантом Маскеллом лучше не флиртовать, а проявить компетентность. Ей хотелось оказаться на высоте, но не перебарщивать. Пусть ее секреты останутся при ней; она явилась сюда, чтобы раздобыть информацию, а не поделиться ею. Она коротко изложила цель своего визита и продемонстрировала письмо сэра Рональда. Он вернул его и заметил без тени обиды:

– Сэр Рональд не говорил ничего такого, из чего можно предположить, что он не удовлетворен нашим заключением.

– Речь не об этом. Ваша работа не вызывает вопросов, иначе он пришел бы прямо к вам. Я думаю, дело просто в любопытстве ученого, желающего узнать, что же заставило его сына покончить с собой, но стесняющегося сделать это за общественный счет. Ведь личные проблемы Марка – не ваша забота, верно?

– Мы занялись бы ими, если бы за его смертью стояли преступные действия – шантаж, запугивание. Но на это ничто не указывало.

– Вас лично удовлетворило заключение о самоубийстве?

Сержант посмотрел на нее с проницательностью охотничьего пса, взявшего след.

– Почему вы спрашиваете об этом, мисс Грей?

– Из-за того, наверное, что вы потратили на это дело немало сил. Я беседовала с мисс Маркленд и изучала газетные сообщения. Вы привлекли патологоанатома; вы велели сфотографировать труп перед вскрытием; вы послали на анализ кофе, оставшийся в чашке.

– Я работал как в случае смерти, вызывающей подозрения. Так я поступаю всегда. На этот раз принятые меры оказались излишними, однако могло получиться иначе.

– Но что-то беспокоило вас, что-то было не так? – не унималась Корделия.