Алеша все-таки переступил порог, дверь за собой затворил. Лицо у военкома серое.

– Еще навоюешься. Сколько тебе?

– Шестнадцать. Я – комсомолец.

Военком уперся лбом в ладони:

– До свидания, Шумавцов! Отцу будь помощником, матери – опорой.

Алеша помедлил еще одно мгновение. Он был крепыш, хорошего роста, лицо серьезное. Юный мужчина. Повернулся, толкнул дверь. Сидевший за столом военный быстро поднялся, догнал Алешу в коридоре:

– Хочешь быть с армией?

– Хочу, – Алеша не посмотрел на военного, не остановился.

– Давай без обид.

Алеша поднял глаза:

– На молодость не обижаются, товарищ сержант госбезопасности.

– В знаках отличий разбираешься, Шумавцов. Фамилию я запомнил. Как зовут?

– Алексей.

– Сын Семена Федоровича?

– Так точно.

– Приходи ко мне в пятый кабинет, в 20.00. О войне будем говорить.

Сержант не шутил.

– Где ваш кабинет?

– Возле хлебзавода. В райотделе НКВД.

Алеша кивнул и только потом удивился.

– О нашем разговоре знать не положено даже отцу с матерью. Если дежурный, когда придешь, остановит, скажи: по вызову Василия Ивановича Золотухина. Себя не называй.

Алеша снова кивнул.

Сердце вдруг защемило. Дело плохо, если он, школьник, нужен войне.

– Зову на хорошее дело, – просто, как своему, сказал Золотухин. – Будем работать на победу.

В восьмом часу вечера Алеша открыл самые страшные двери в Людинове, самые государственные. У дежурного в кобуре пистолет, в петлицах треугольник – младший сержант.

– В пятый кабинет, – сказал Алеша.

– Второй этаж.

Лестница деревянная, но беззвучная. Сердце постукивало. В коридоре темновато, горит одна лампочка. Ага! Дверь старинная, как в купеческом буфете.

Самый секретный начальник в Людинове, почему же он тратит время на школьника? Ладно! Потянул витиеватую медную ручку на себя. Дверь, уж такая тяжелая с виду, отворилась легко.

Стол, на стене портрет Дзержинского.

– Проходи, садись.

Золотухин встал, открыл сейф. Из картонной папки достал две небольших стопки картинок. Одну положил перед Алешей:

– Запоминай. К этому надо быть готовым.

Алеша сначала посмотрел на Золотухина. Лицо, как у машиниста, который пассажиров возит. У отца Алешиного все друзья машинисты.

– Устал маленько, – признался Золотухин. Сел рядом. – Такие вот дела, Алеша Шумавцов.

На картинке петлицы, погоны, значки на пилотках, на фуражках, на рукавах, нагрудные эмблемы.

– Рядовые солдаты разных родов германских войск. Различать надо безошибочно.

Василий Иванович из другой стопки взял несколько картинок. Пушки, танки, пулеметы, винтовки.

– Лучше бы это видеть. – И усмехнулся: – Насмотришься.

Алеша держал в руках картинку с пушками. За крепким столом, на крепком стуле, а в животе ухнуло, будто с трамплина на лыжах сиганул: немцы в Людиново придут.

– Еще раз посмотри на знаки отличия, и вот тебе лист бумаги, карандаш. Зарисуй, что запомнил. Немецкую армию тебе надо будет знать лучше самих немцев.

Алеша снова и быстро взглянул на сержанта.

– Лицо приучи к невозмутимости. Интересоваться вражеским оружием надобно со всею страстью, а на лице хранить равнодушие. Дурака из себя никогда не разыгрывай! Тот, кто будет следить за тобой, должен углядеть единственное в твоих глазах, в твоем лице – тебе страшно и ничего не надобно. Только бы дали жить.

– Хорошо, – сказал Алеша.

– Теперь о главном, – Золотухин пересел в свое деревянное креслице. – Я – будущий командир партизанского отряда. Мое место в лесу. Ты останешься в городе. Ты – подпольщик. Будешь собирать сведения о немецких частях, стоящих в Людинове. Вся добытая информация пойдет через связных в отряд.