– Я остаюсь, – сказал Дроздовский, до глубины души потрясенный зрелищем двигавшейся по Красной площади техники, марширующих солдат и офицеров. И особенно апофеоза этого парада – груды германских знамен, брошенных на гранитные ступени сооружения, которого, как помнил Дроздовский, раньше на Красной площади не было. – Разумеется, лишь в том случае, если вы, Антон Иванович, и вы, Михаил Александрович, дадите честное слово, что в моем отряде не будет никаких солдатских комитетов…

– Михаил Гордеевич, – усмехнулся Деникин, – в Красной Гвардии нет солдатских комитетов. Наши потомки, возможно, даже больше, чем все мы, ненавидят тех, кто занимается словоблудием. В чем мог убедиться совсем недавно так «любимый» вами, господин полковник, Румчерод, который господа Бережной и Фрунзе велели разогнать на все четыре стороны. А тех, кто попытался оказать им сопротивление, частью просто-напросто расстреляли, часть посадили в каталажку. Такие вот дела, Михаил Гордеевич. Вы передумали?

– Нет, не передумал, – ответил Дроздовский.

– Ну, вот и замечательно, – удовлетворенно кивнул генерал Деникин, – тогда будем, как говорили в старину, ставить вас и ваших людей на довольствие. Для отдельного батальона вы слишком велики, пусть ваш отряд станет первой офицерской бригадой. Поздравляю, Михаил Гордеевич – вы вступили сегодня, если так можно выразиться, в тайный «орден посвященных». Не каждый получит право на это!

10 декабря (27 ноября) 1917 года. Вечер. Екатеринославская губерния. Мелитопольский уезд. Село Молочанск.

Майор госбезопасности Османов Мехмед Ибрагимович

Большое красное солнце опускалось за горизонт. Пронизывающий ледяной ветер, несмотря на теплый бушлат, пробирал до самых костей. Не очень приятное время, чтобы передвигаться верхами. Но мы предполагаем, а обстоятельства располагают. Кроме того, у Всевышнего во всем этом земном бардаке есть свои планы, в которые, как верили мои предки, вовлечена жизнь не только каждого человека, но даже насекомого или травинки.

Кони цокают копытами по заледеневшей дороге, что в наше время станет трассой Т-0401, и ежатся от холода бравые хлопцы-пулеметчики в покачивающихся на ходу подрессоренных тачанках.

Хотя большая часть нашего отряда перемещалась по железной дороге, маневренная группа примерно в пятьдесят сабель при двух тачанках следовала верхами параллельно железнодорожным путям. Время было неспокойное – мало ли что могло случиться в дороге, – так что иметь пару козырей в рукаве никогда не вредно.

В состав маневренной группы входили три с половиной десятка казаков и пятнадцать хлопцев Нестора Махно. И те, и другие друг друга стоили. Кроме того, нас сопровождали две тачанки: одна казачья и одна махновская. Особенно колоритно смотрелась командная группа, состоящая из вашего покорного слуги, войскового старшины Филиппа Миронова, Нестора Махно, его друга и помощника (в будущем талантливого полевого командира Семена Каретника), контр-адмирала Пилкина и комиссара Анатолия Железнякова.

Обычно в пути мы предавались философским и образовательным беседам, но сегодня погода не располагала. Контр-адмирал Пилкин, кстати, наотрез отказался ехать поездом. Он жадно впитывал впечатления от этого путешествия. Россия открывалась ему с совершенно неожиданной стороны. Профессиональный военный, он, как оказалось, не имел никакого понятия о жизни простого народа. Теперь же адмирал мог своими глазами увидеть тех, кто своим трудом и потом платил за все эти дорогие игрушки: броненосцы линкоры и крейсера, которыми ему довелось командовать. И теперь ему становилось ясно, почему у нас всего этого гораздо меньше, чем у тех же немцев и германцев.