Услышав последние слова, Донцов вздрогнул, непроизвольно поднес ладонь к глазу, который уже совершенно заплыл, и быстро-быстро закивал головой, подтверждая, что да, он действительно готов к откровенному разговору.

Из последующего допроса Османов выяснил, что пан Донцов под чужим именем перешел бывшую линию фронта на юго-западе почти сразу же после того, как Австро-Венгрия после заключения Рижского мира под давлением Германии прекратила боевые действия. Вскоре начались переговоры между австрийской и советской делегациями о заключении мирного договора. По одной из договоренностей, Австро-Венгрия обязалась прекратить на своей территории деятельность всех организаций антирусской направленности.

Оставаться во Львове Донцову уже не имело смысла. Доброжелатели из местной контрразведки сообщили ему, что его личностью уже заинтересовались в Вене, дабы интернировать творца теории «интегрального национализма» как нежелательного иностранца. Ему ничего не оставалось, как убраться со Львова подобру-поздорову. Он оправился в Киев, чтобы там вместе с единомышленниками продолжить борьбу против России, которая, словно взбесившийся паровоз, рвалась, по его словам, к мировому господству.

Но едва он добрался до Житомира, как в Киеве и Виннице отряды Красной Гвардии разоружили части, подчинявшиеся Центральной Раде. Петлюра и Винниченко угодили за решетку, а Скоропадский оказался под домашним арестом.

Казалось, рухнуло дело всей его жизни. Старые хозяева готовы были отдать его на растерзание москалям. Но Донцов, после нескольких дней, проведенных в прострации и упадке духа, подсуетился и нашел новых хозяев. Знакомый еще по работе в «Союзе по освобождению Украины» националист направил его во французскую военную миссию, курирующую формирование чехословацкого корпуса. Французы подобрали и обогрели Донцова, дали денег и, пообещав в дальнейшем постоянную материальную поддержку, посоветовали отправиться на юг, в родные места, и начать там подготовку к восстанию против советской власти под лозунгом: «Прочь от Москвы!» и «Украина понад усе!».

Прибыв в Мелитополь, Донцов начал собирать банду недоумков, готовых убивать и грабить под любыми лозунгами, лишь бы не нести за это никакой ответственности. Но тут прибыл со своей командой майор Османов и прикрыл эту лавочку на корню.

– В общем, мне все ясно, товарищи, – сказал Османов, когда Донцов прекратил дозволенные речи. – Не с австрийцами и немцами, так с французами и британцами. С кем угодно, лишь бы против москалей. Болезнь неизлечимая. Следовательно… Нестор Иванович, – обратился он к подошедшему к нему Махно, – как у вас в селе поступают с лошадью, заболевшей сапом?

– Пристреливают, Мехмед Ибрагимович, чтобы не заражала других лошадей, – ответил Махно. – Сап ведь такая зараза, что его ничем не вылечишь.

– А скажи мне, можно ли болезнь, которой болен пан Донцов, сравнить с сапом?

– Можно, – зловеще ухмыльнулся Махно. – Это ж где ж такое видано – призывать убивать таких же, как и они, людей, лишь за то, что они не украинцы. Я все понял, товарищ Османов! – И он расстегнул кобуру своего «нагана».

Побледневший как полотно Донцов зашатался и стал медленно сползать по стенке на землю.

– Да, Мехмед Ибрагимович, – сказал Махно, – мы тут разузнали, откуда у тех байстрюков часы, деньги и сережки с крестиками. Люди сказали, что это все принадлежало семейству одного городского чиновника. Три дня назад он с женой и дочерью отправился на бричке в Новобогдановку. Там у него старая мать живет. Старушка приболела, и попросила сына приехать к ней, навестить. Уехали они туда, но так до места и не доехали. А вчера нашли люди бричку без лошадей и три трупа. Викентия Сергеевича застрелили, а его жену и дочку сначала снасильничали, а потом зарезали. Похоже, что это дело рук вот этих вот поганцев… – И Махно с ненавистью посмотрел на притихших бандитов.