— О, о, о! — закудахтала Клотильда, довольная. — Ишь, как заговорила!

— Разве ты предупредила меня, когда Жан ввел меня в ваш дом, что у него есть дочь?!

Клотильда только хохотала, упиваясь моим бессильным стыдом и бесполезными попытками оправдаться перед девочкой, которой сейчас очень и очень больно…

— Тварина! — ее хохот вывел меня из себя настолько, что я налетела на нее со своей палкой и обрушила целый град ударов на ее ненавистное хохочущее лицо.

Палка здорово помогла. Клотильда, получив по губам и по лбу, тотчас перестала смеяться, как припадочная гиена, и снова закричала от боли.

Она уж было хотела сцепиться в меня и повалить на пол. Но тут двери распахнулись, и на пороге возник наш возница с лопатой, которой он скидывал навоз.

Обстановку он оценил мигом.

— Воровка! — взревел он. Размахнувшись лопатой, он влепил ею Клотильде поперек спины. Да так, что у нее хребет хрустнул. Она выгнулась, ну что змея, беззвучно хватая ртом воздух. И глаза у нее из орбит полезли.

— Ведьма старая! — проорал возница яростно и снова огрел ее лопатой, оставив на широкой спине Клотильды навозный след. И наверняка синяк на половину бока. — Зашибу, воровку! На костер нечестивицу! Сирот оббирать вздумала! Смерть воровке!

Клотильда, воя, словно драная раненная кошка, рванула к дверям, получив по пути еще хороший удар грязной лопатой по голове.

Слетела по лестнице и, хромая и вопя, помчалась по дороге, унося на одежде следы свежего навоза. А сама забыла у меня свою шубу, которую скинула, чтоб удобнее было орудовать. И платок, в который складывала наши немудреные припасы.

А я осталась на поле боя, дрожа, как подстреленная дичь.

— Спасибо вам, — вымолвила я, когда вопли Клотильды стихли вдали. — Одна я бы с ней не справилась.

Возница, сокрушенно качая головой, оглядел наш домик.

— Одна ты со многим не справишься, — сурово заметил он. — Их-ма, сердца у некоторых нет! Последние крохи хотела ведь стащить, старая ведьма! Ну, теперь-то поостережется сюда явиться. Да и с лавки не скоро встанет. Полежит неделю-другую кверху задницей, пока синяки сойдут.

— Да, да, — согласилась я, переводя дух. Наверное, Клотильда и вообще сюда больше никогда не явится. Одно дело воевать со мной, и другое — с мужчиной. Клотильда ведь испорчена донельзя. Наверняка подумала, что я этого мужчину подцепила где-то, чтоб с ним сожительствовать.

Ну, это и к лучшему. Пусть так думает…

Возница еще раз огляделся, словно проверяя, все ли в доме цело, и вдруг спросил:

— Во дела, а малая-то где?!

***

Лиззи, малышка Лиззи!

Глупый ребенок! Удрала на мороз, в темнеющий вечер! В раскрытую дверь, следом за Клотильдой!

Клотильда сделала ей больно, очень больно. Лиззи ведь мне поверила, потянулась всей душой. Сестрой назвала. И каково ей было узнать, что я виновна в том, что мать ее, вероятно, сейчас мертва?

Я испытывала муки совести, хотя, по сути, и виновна-то не была.

Но как оправдаться перед собой, если ребенок убежал на мороз?! Как утешиться?

Вознице я ничего не стала объяснять. А сам он подумал, что девочка напугалась драки.

Мы с ним зажгли фонари, разделив огарок свечи надвое, и пошли по саду искать Лиззи.

— Не бойся, — поддерживал меня мужчина. — Далеко уйти она не могла, больно маленькая. Сейчас отыщем!

«Маленькая! — с горечью подумала я. — Больно ты Лиззи знаешь!»

Он пошел бродить по саду, а я свернула на дорогу.

Сердце подсказывало мне, что Лиззи поступила не как ребенок. Она не стала бы прятаться в сарай к курам, где тепло. Она ушла не для того, чтобы привлечь к себе внимание. Она действительно ушла — навсегда.