Родительница Марка, видимо, уже потеряла сына. Дородная женщина в цветастом халате появилась на крыльце и, завидев мальчишку, прикрикнула, чтобы живее шел домой.

Ну а я привязала Фиалку к синему забору и двинулась во двор бабушки Верды. Надеюсь, не прогонит.

Солнце клонилось к закату, вот-вот деревеньку окутает сумрак, и если Верда не пустит меня на порог, то ночевать мне под чьим-нибудь забором.

Порыв прохладного ветра растрепал мои волосы. Я собрала их в пучок на затылке и, выпрямив спину, постучала в дверь. Уверенность, появившаяся мгновение назад, вдруг исчезла. Я нешуточно волновалась из-за того, что впервые в жизни собираюсь напрашиваться к кому-либо на ночевку.

За дверью раздались шаркающие шаги, следом звякнул засов, и на крыльцо вышла старушка-одуванчик. Тощая фигура ее была закутана в множество одежд: чулки, тонкое платье, поверх него еще одно, вязаное. Обута Верда была в валенки. Не по сезону шапка на седых взлохмаченных волосах, а на плечи накинута теплая шаль.

Верда с прищуром осмотрела меня, бросила взгляд на Фиалку и снова на меня:

– Побираться пришла? Так уходи сразу, коль так. Нет у меня ничего, – голос старушки был хриплым, как у курильщика с большим стажем.

– Комнату арендовать хочу. За деньги, конечно. Мне сказали, что вы сдаете…

Верда не дала мне договорить:

– Что мне твои деньги? Печь мне ими топить, что ль?

Я вопросительно вскинула бровь. Не нравился мне ответ старушки, ведь он мог означать только то, что магазинов в Дворецком нет.

– Нет магазинов здесь? – уточнила я.

– Откуда им взяться? – Верда пожевала тонкие, морщинистые губы. Я прикинула в голове возраст старушки: восемьдесят или чуть больше, но при этом зубы почти все целы. Гнилые, в пятнах, но целы. – Готовить умеешь?

– Умею.

– А стирать?

– Тоже умею.

– Ну заходи, коль так. Помогать мне будешь. И шавку эту свою подальше от дома моего привяжи, неча мне тут траву рвать.

Мне и спрашивать не нужно было, какую “шавку” она имеет в виду. Я поспешила увести Фиалку на поляну за домом. Осмотрелась, обнаружила крюк для привязи коз, вбитый в землю, и привязала к нему поводья.

– Придется тебе потерпеть немного. Я вернусь утром, ладно? – погладила лошадь по гриве, будто та могла хоть чем-то мне ответить. Фиалка скучающе смотрела вдаль и явно хотела отдохнуть после долгой дороги.

Я вернулась в дом Верды. Старушка оставила входную дверь открытой, так что получилось войти без стука.

Маленькая прихожая оказалась завалена хламом: бутылками, банками, ведрами, горой тряпья и каких-то старых газет с пожелтевшими страницами. Запах здесь стоял соответствующий: как если бы постирали носки и забыли их в тазу с мыльной водой на неделю.

Мне пришлось задержать дыхание ненадолго, чтобы не испытывать тошноту. Переступила через простыню, на которой сушились грибы прямо посреди комнаты, и вошла на кухню, где в полумраке разглядеть что-либо было довольно затруднительно.

Запах гари впитался в стены уже давно. Беленый потолок почернел в той части, где на улицу была выведена труба чугунной печи. Сама печь не отличалась качеством – того и гляди заслонка сорвется с единственной петли, и на дощатый пол выпадут угли.

Пока я осматривалась, Верда расчищала обеденный стол. На нем стояли стопки грязных тарелок, кружек с остатками прокисшего молока. Старушка не отправилась мыть их, она просто сдвинула в сторону все, что ей мешало.

Вытащила табурет из-под стола и кивнула мне на него.

– Садись-ка. Расскажешь, кто такая и откуда в наши края приехала.

Я оставила чемодан у выхода на случай, если захочу отсюда немедленно сбежать. Вообще-то, я уже хотела сделать это, но не могла – ночевать, пусть и в сарае, но под крышей, все же лучше, чем на улице.