Облако сгустилось, пытаясь защититься. Передо мной снова маячила рожа Акима.

Кстати! С какого это хера у Акима опять два глаза? Непорядок!

Я ударил когтями по правому глазу кузнеца и вырвал его из глазницы. Вот так!

Из пустой глазницы покатились чёрные капли.

Чёртово облако беззвучно взвыло от боли и ненависти. И принялось поспешно таять.

Куда, бля?!

Я вцепился в него передними лапами и ощутил в когтях тугую бьющуюся плоть. А затем мрак исчез. В небе вместо тусклого мутного комка снова светило летнее солнце.

В моих лапах бессильно трепыхалась здоровенная летучая мышь, величиной с крупную собаку. Огромные кожаные крылья вяло хлопали по льду. Под распоротым брюхом растекалась чёрная лужа.

Клыкастая звериная морда смотрела с такой ненавистью, что у меня шерсть на загривке встала дыбом.

Я ухватил мышь зубами за крыло и потащил к берегу. Тонкая перепонка порвалась под моими клыками. Я перехватил мышь за сустав.

Всё равно неудобно! И Сытину надо помочь с русалкой.

Перекидываемся, Немой!

В голове щёлкнуло. Я проломил тонкий тающий лёд и с головой ухнул в холодную воду.

Вынырнул, выплюнул воду. Одной рукой снова схватил дохлую мару за крыло, а другой сделал два поспешных гребка. Доплыл до качающейся на воде русалки и принялся вместе с Сытиным толкать её к берегу.

Лицо русалки было бледным и прозрачным как лёд. Под тонкой кожей рук проступали синеватые жилки. Рыжие волосы поседели и извивались в воде безжизненным пучком. По всему телу кровоточили порезы – русалка поранилась о лёд.

Потапыч в человеческом обличье стоял по колено в воде. За его спиной толпились растерянные дружинники с саблями.

Потапыч бережно подхватил русалку на руки, мигом взбежал вместе с ней на песчаный обрыв и скрылся в избушке.

Я выволок мару на берег и почувствовал, что меня колотит от холода.

– Божен! Д-дрова! Чупав! Костёр разожги!

Через десять минут костёр полыхал жарким пламенем. Мы с Сытиным скинули одежду и развесили её вокруг огня. От мокрых шмоток валил пар.

Божен плеснул в котелок вина, подогрел его на огне и разлил по кружкам.

– Пейте!

Стуча зубами о край кружки, я втянул в себя горячее вино. И почувствовал, как холод внутри отпускает, уходит.

Ну, бля!

Натянул запасные штаны и побрёл к избушке. Постучал в запертую дверь.

– Потапыч! Одежду давай, высушу!

Через минуту дверь открылась. Оттуда вылетел ком мокрой грязной одежды.

– Потапыч, как там…

Дверь снова захлопнулась.

Я пожал плечами, подобрал одежду и отнёс её к костру.

Божен налил ещё по кружке вина.

– Ну, рассказывай, Немой! – спросил Сытин, разглядывая скрюченную мару. – Ты что-то понял про эту тварь?

Понял-то понял. Как только объяснить, бля?

Я помолчал и сделал ещё глоток вина, собираясь с мыслями. Кружка приятно грела замёрзшие пальцы.

Вот такое, бля, интересное лето!

– Страшная она, как жизнь Ганса Леопольдыча. Я ей прямо внутрь заглянул.

– Ну, и как? – поинтересовался Сытин.

– Как будто вонючей грязи нажрался.

– Немой, я же тебе говорил, что питаться надо правильно, а мыслить – позитивно, – укоризненно сказал Мыш. – И медитировать почаще. Ты теперь князь. От тебя судьба государства зависит.

Ой, да ладно, бля!

– Значит, она через страх действует? – переспросил Сытин. – Эффективно, ничего не скажешь. Сам иногда так делаю.

Я искоса посмотрел на него. Представил, как Сытин превращается в чёрное облачко и витает над беззащитным кабаном.

– Хер ли ты ржёшь? – обиженно спросил Сытин.

Не выдержал и сам тоже заржал. Следом расхохотался Чупав. Даже Божен улыбнулся, нервно теребя крест.

– Кстати, Божен! – спросил его Сытин. – А ты чего в кустах отсиживался? Херакнул бы святой молитвой по этой погани!