Русик потупился:

- Ну, я писал ей пару раз.

- Не «нукай», два сообщения за семь лет, ты серьезно? – ехидное изумление Влада – это что-то. Как и коварные ухмылки.

- А что мне было делать? Я учился, старался не сдохнуть?

О, вскрывается река эмоций, недалеко и до ледохода. Надо бы подтолкнуть, направить:

- Молодец! Цель твоя достигнута и? Какие ваши дальнейшие планы, молодой человек?!

- Как-то ты лихо завернула, мам? – Руслан ошарашенно глядит то на меня, то на Влада.

И от этого несет уже меня:

- Ну, кто-то в нашей семье должен быть решителен…

- А я что, не котируюсь уже? – муж хлопает глазами точь-в-точь как сын.

И меня таки выворачивает:

- А ты до сих пор мне так и не рискнул поведать «страшные грязные тайны» своего детства. Хотя уже больше пяти лет прошло со времён первого вигвама.

- Марго, милая, прости… – Влад бросается ко мне и утаскивает из-за стола на диван.

Я на такое, конечно, не рассчитывала, однако муж мой – непостижимый обычными мозгами гений. Но я все равно гордо бормочу:

- Это твой выбор и я его принимаю.

- Но решительным меня больше не считаешь? – тихо и грустно спрашивает на ухо супруг.

- А у меня нет оснований? – вредничаю.

Устала ждать. Слишком много секретов. Слишком давно все тянется.

Когда с Русланом зимой откровенно поговорили про родителей, с которыми он рос до нашей встречи, а потом были посланы Лерой нецензурно и выставлены за порог, я подумала, что и Влад понимает, как нам трудно жить с тайнами.

Как тяжело Руслану смириться с мыслью, что он неродной ребенок своим «биологическим родителям». Как ему было трудно выловить сыновей Леры и добыть материала для ДНК-анализа. Как, глядя на отрицательный результат и вытирая злые слезы разочарования и обиды, вновь незаслуженно страдал мой мальчик.

Мне казалось, что вот он, тот момент, когда мы все чувствуем: тайное всегда вылезает наружу и причиняет боль.

Я ждала, что Влад рискнет и все же доверит нам (или мне) свои трудные и неудобные секреты. Подпустит к себе чуть ближе.

Но нет.

На самом деле это горько. И утомительно. Я устала гадать, предполагать, бояться и вздрагивать от каждого намека на нечто чуждое, прибывающее извне в нашу семейную систему.

Но это же мужик! Как это я забыла? Лучшая защита что?

Именно оно:

- Ну, ты, моя снежная девочка, тоже не обо всём рискнула рассказать…

- Да?

- Да, любимая! Например, про Никиту?

О, понеслось. Вопрос из другой оперы, но кого это волнует?

Руслан вскочил и внезапно завопил:

- Мать, это что ещё за хрен? Ты в своем уме?

А я завалилась в апатию.

Тема Никиты острая, режет до крови даже в виде мыслей, да и вечер у нас какой-то уж больно насыщенный эмоциями вышел. Не справляется организм, и Рита впадает в анабиоз. Лягушка спасается, как может от злых принцев, что не желают ее расколдовать, а хотят, похоже, лапок в соусе на ужин.

- Вот, видимо, выжила из него на старости лет…

- Милая, не пугай Руса по пустякам. У него ещё будет повод испугаться в жизни, – как в воду глядел Влад.

- Никита – сын Лидочки, – поясняю я для недогадливого сына. – Твой гипотетический брат.

Рус удивленно таращится на меня:

- И что?

- Твоя мать в ужасе, как и в каких условиях растёт ребёнок, – продолжает Влад, видя, что я тихо отъезжаю в сон у него на плече.

- Но нам-то, что от этого? – сыночка чует подвох и уже насторожился.

А я вспоминаю, как неделю назад поехала с Моисеем Вульфовичем на «малую родину» бывшей секретарши и любовницы моего мужа по совместительству.

Да, место дальнее, мутное, гиблое, страшное. Понять, почему Лида была готова любыми способами оттуда свалить – нетрудно. Трудно поверить своим глазам, что можно жить практически в свинарнике, воровать, бухать беспробудно, а собственного племянника считать за уличную собаку: гуляй, где хочешь, ешь, что найдешь, мойся по желанию, спи, где получится. И главное – под ноги не попадайся.