«Ну я же не делаю тебе больно. Чего ты так орёшь-то?»

– Пы-ы-ы-ы-ы-х! – ещё громче заливался зверёк.

– Ты пошто зверя мучаш? – вдруг раздался у меня за спиной скрипучий голос.

От неожиданности чуть не выронила Пыха. Осторожно обернулась и мысленно ахнула. На не замеченной мною тропе, опираясь на узловатую палку, стояла старуха, согнувшаяся под тяжестью большущего горба.

Почти не глядя вытерла пушистой стороной листа остатки влаги с чистой уже шерсти и, не выпуская зверёныша из рук, поклонилась, приветствуя бабусю.

– Чё молчишь-то? Спросили – отвечай. Али немая? – строго продолжала выговаривать мне горбунья.

Я кивнула, показала свободной рукой на горло и сделала отрицательный жест.

– Во-о-о-оно чё, – удивлённо протянула собеседница, а потом уточнила. – Но слышишь?

Кивнула.

– Откелича взялась здеся? – продолжила допрос старуха.

Пожала плечами и махула рукой в сторону реки. Видела, что карга не только рассматривает меня, но и прикидывает какой-то свой интерес. Надеюсь, она не хочет меня съесть. Тут Пых, которому надоело висеть на сгибе моей руки, завозился и заскулил. Я, не спуская глаз со старухи, отошла к корзинке, уложила зверька на подстилку, рядом пристроила уже пустую берестяную коробочку и прикрыла их полотенцем. Ухватила за ручку и выпрямилась, показывая всем своим видом, что готова идти дальше.

А ещё я с радостью осознала, что понимаю речь этой женщины. Не литературный русский, народный говор, но понимаю же.

Но старуха не торопилась звать меня за собой.

– Ты сама* чё ли здеся?

*сама – в некоторых местностях так говорят, имея в виду «одна».

Кивнула, но на всякий случай приподняла корзинку с Пыхом. В смысле, он со мной.

– А батька с мамкой твои дэ?

Опять пожала плечами. Ну, если конкретно мои, то на кладбище покоятся оба. А родители тельца, моим сознанием прихватизированного… Кто же знает, кто они и где сейчас.

– Ну шо с тобой робыть… – вздохнула бабка, – пийшлы, чё ли.

Она повернулась ко мне спиной, и я увидела, что на спине у неё не горб, а большой узел. В руке корзина, не чета моей, полная грибов, прикрытых листьями папоротника.

Была бы в нормальном теле, помогла бы бабке корзину тащить, чтобы за гостеприимство отблагодарить. Но эти ручки-веточки её, небось, и поднять-то не смогут. А, была не была!

Я догнала старуху и подёргала за рукав.

– Шо трэба?

Показала пальцем на корзину.

– Взяти хочаш?

Кивнула и показала на своё плечо.

Бабка, кряхтя, взвалила на меня ношу, под тяжестью которой я пошатнулась.

– Не журись, дэтына, тута недалече. Всего две складки пройти. Скоро дома будымо.

Складки?! Это расщелины, что ли? Два раза спуститься и два подняться, взвыла я от опрометчивого поступка. Но опомнилась. Где я тут горы видела? Значит, под словом «складки» бабуся нечто другое имеет в виду.

– Дэтына, ты не видстай, бо загубитыся во лисе. Складки вони дюже пидступны*, – предупредила старуха и неторопливо пошагала по тропе.

*пидступны – коварны, обманчивы.

Придерживая одной рукой бабкину корзину на плече, сделала осторожный шаг. Ещё один и ещё. Чувствовала себя нагруженным осликом, у которого судьба такая. Но я-то сама впряглась. Жаловаться не на кого. Под тяжестью ноши горбилась, но зато под ноги смотрела не отрываясь.

– Ступай сюды, – скомандовала моя провожатая, стоя на краю тропы.

Не задумываясь, шагнула следом. Легкий туман, чуть голова закружилась, и я уже в другом лесу на другой тропе. Воздух хвойный, горячий, колючие веточки ёлок, растущих вдоль тропы, стегали по ногам. Но осматриваться некогда. Видела только подол юбки впереди идущей старухи.