— Зоя, — преграждаю ей путь, едва она выходит из подьезда.

— Ты... — теряется, но быстро берет себя в руки. — Что ты тут делаешь? Я же просила, больше ко мне не подходить.

— А я подошел, Зой, — не даю ей прошмыгнуть мимо, блокирую между стенкой и дверью. — И буду подходить до тех пор, пока ты меня не выслушаешь.

Вместо того, чтобы поговорить, как взрослые люди, эта... коза берет и начинает истошно вопить.

— Ты что делаешь??? — зажимаю ей рот и оглядываюсь. — С ума сошла?

Две старушки, сидящие на скамейке соседнего дома, возмущенно переглядываются и тянут шеи в нашу сторону. Еще немного и придут на подмогу, огреют меня как следует по голове клюкой.

— Сошла, дай пройти! — Воспользовавшись моей растерянностью, Зоя отпихивает меня от себя и, как резвая савраска, бежит к подъехавшему такси.

Савраска, блин. А я, повторюсь, осел. С чувством пинаю ногой камень, валяющийся под ногами.

Винить Зою в том, что она не хочет со мной разговаривать, глупо. Сам виноват. Нужно было удалять чертову запись сразу, а не тянуть. Если честно, я просто про нее забыл. Был слишком занят мыслями о Зое, нашими "веселыми" приключениями.

— Бро, ну ты Василий! — поржал надо мной Лев, когда узнал про выкидоны Марьяши. — Кто же в наше время телефон без пароля носит?

— Так у меня и был. Черт, — тут же доходит. — Марьяша его знает. Я не менял пароль уже полгода, если не больше.

— А мы недооценили эту крошку Марьяну, — Лев выглядит заинтригованным. — Её бы способности да в мирных целях.

— И чего она вообще прицепилась к Зое?

— Да не к Зое она прицепилась, — друг сегодня просто в ударе, изрекает одну умную мысль за другой. — Она по тебе уже давно сохнет. Это тебе до чувств других дел нет.

— Еще друг называется.

— Друг, друг, — хлопает по плечу Рем. — Кто еще кроме меня правду тебе скажет?

В этом с ним не поспоришь. Если бы не он, я бы уже свихнулся от мыслей о Рощиной. Потому что видеть её и не иметь возможности поговорить, оказалось той еще пыткой.

Усмехаюсь про себя и качаю головой. Картина маслом. Снова сижу у Рема и изливаю душу. Две чертовы недели он спокойно выслушивает мое нытье. Ну не нытье, конечно, скорее, крик души.

Покричать есть о чем.

— Манси*, Яр, манси! Ну! Да, бли-и-ин! — Лев с негодованием отбрасывает в сторону джойстик от плойки. — Такую игру слили!

— Сорян, бро, я не в форме.

— Да все, хорош, пора возвращать боевой настрой.

— Угу.

— Яр, я тебе серьезно говорю, так дело не пойдет, — друг пересаживается с мягкого пуфа на диван, наверное, чтобы лучше было слышно его важные наставления. — Во-первых, тебе нужно дать понять Рощиной, что ты с ней шуры-муры хочешь крутить не ради выгоды. Она в курсе, кстати, что ты выкинул с учебой?

Пожимаю плечами. Даже если в курсе, что-то мне подсказывает, что ее это теперь совершенно не волнует. А если еще не знает, то вряд ли Людмила Рудольфовна соизволила рассказать. Не в ее интересах выставлять меня в хорошем свете перед своей дочерью.

— Не, опрометчиво, конечно, — Лев тяжко вздыхает. Для проформы или на самом деле взгрустнул? — Кто будет меня будить на парах?

— Я делегирую это подругам Марьяны, — ухмыляюсь. — Они там по очереди будут тебя тыкать в бок.

— Да ну этих галделок. Вот Вика эта ничего, давай лучше ей.

— Вика? Подружка Рощиной? — у меня даже глаза на лоб лезут от такого откровения. — А как же Язва? Ты разве не нее глаз положил?

— Какой глаз, окстись, Яр. Она бешенная, мой интерес касался исключительно Ямпольского.

Говорит это, а сам как-то уж слишком нервно барабанит пальцами по столешнице. Небось, отшила Язва, вот и дал заднюю. У Рема ведь как, пока не получит свое, не успокоится.