Пока мама училась и не только (студенческие вечеринки никто не отменял), со мной сидела бабушка. Она часто сетовала на нерадивую дочь и на то, как ей сложно в таком почтенном возрасте, хотя бабушке не было и пятидесяти, справляться с маленьким ребёнком. Поначалу, я, конечно, ничего не понимала, но всё чувствовала. Бабушка любила меня и часто говорила об этом, однако это не отменяло того факта, что выросла я осознавая, что по сути не нужна никому. Часто чувствовала себя мячиком для пинг-понга, который швыряют из стороны в сторону, и нет ему ни покоя, ни детской радости.

Что такое счастливое детство я не знала, потому что всегда чувствовала себя перед всеми виноватой. Перед бабушкой за то, что мама «повесила» все заботы на неё с дедом, а перед мамой – за ограничение её свободы.

В какой-то момент мама устала от постоянного контроля и съехала на съёмную квартиру, прихватив меня с собой. Правда с работой у неё ладилось не очень, поэтому жили мы почти впроголодь.

А потом умерла бабушка. Дед сам настоял, чтобы мы переехали к нему снова, и мама поначалу согласилась, а спустя несколько месяцев вильнула хвостом и поминай как звали. Проснувшись однажды утром, я обнаружила клочок бумаги с незатейливой записью: «Прости, малышка, но я так больше не могу, поэтому уезжаю, а ты слушайся деда».

И всё! Её даже не остановил тот факт, что до моего дня рождения оставалось два дня.

Мой десятилетний юбилей мы праздновали вдвоём с дедом.

Я часто мысленно возвращаюсь в тот день. И чем старше становлюсь, тем всё меньше виню её, хотя и не понимаю, как можно было бросить своего ребенка. Оставить, пусть и не с чужим человеком, но вычеркнуть из своей жизни и совершенно не интересоваться судьбой маленькой девочки, которой она подарила жизнь.

Я не такая как она и всё же в глубине души противно подвывает неприятный голосок: «А сама-то готова пойти на всё ради здоровья дочери?»

Слышу его на протяжении недели, ровно с того дня, когда Анжелика Владленовна, врач Алисы рассказала мне о том, через что необходимо будет пройти, чтобы вылечить мою малышку.

Уноситься мыслями в воспоминания совершенно не хочется, но я ничего не могу с собой поделать – прокручиваю ту встречу в своей голове с завидной регулярностью.

« - Я не подхожу? – всю свою надежду вкладываю в один единственный вопрос, но когда вижу как врач отрицательно машет головой – внутри всё обрывается.

- Нет. – короткое, чёткое, ясное, словно приговор.

- А её отец? – вдруг вспоминаю, что не только я могу являться донором.

- Это один шанс из двухсот, что он подойдёт… - девушка замолкает, о чём-то недолго думает, а потом говорит. – Каждый человек наследует два набора хромосом, содержащих антигены, к сожалению, шанс на то, что один из родителей сможет являться донором слишком мал.

Она с сожалением глядит на меня, а затем добавляет:

- Возможно подходящий донор найдётся в общенациональной базе доноров костного мозга, но ждать придётся долго. – она говорит спокойно, даже вкрадчиво, отчего создаётся впечатление, что доктор попросту старается успокоить меня, а не предложить что-то действительно действенное. – Правда и здесь есть подводные камни – привлечение не родственного донора может нести определённые негативные последствия…

- Что же делать? – вспыхиваю, не дослушав до конца то, что она хотела донести. Хотя зачем слушать, ведь сама всё знаю! На протяжении последнего года изучила столько информации о болезни моей малышки, что в пору самой докторскую писать. Конечно и об этих рисках, которые доктор описывала, тоже читала.