Он стал надевать брюки и рубашку, а Агата все смотрела на него и молчала.

     — Ладно, Давидушка, прости за беспокойство. Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Давид обернулся, застегивая ремень, и улыбнулся:

     — Спасибо, взаимно. Что-то ты неважно выглядишь, опять почки шалят?

     — Есть немного…

Она подождала, пока он оденется, и вместе с ним вышла из комнаты. Давид направился в коридор, а к Агате подбежали Оксана и еще две девушки и увели в кабинет: им позвонил какой-то важный клиент и они хотели обсудить с ней, кто его будет обслуживать.

Когда Давид зашел в прихожую, Аля, которая до этого сидела на диванчике, вскочила и уставилась на мужчину.

По ее щекам текли слезы, она испуганно хлопала ресницами и во все глаза смотрела на мужчину.

Он встал как вкопанный, как будто наткнулся на невидимую стену. Его взгляд был прикован к ее лицу: бледная кожа и глаза грустные, печальные, в которых плясали огоньки страха. Золотистые ресницы дрогнули, а уголки длинного лягушачьего рта трагично повисли.

Аля привыкла к этому взгляду. Ее часто так рассматривали, как будто хотели убедиться в том, что не может человек быть настолько некрасивым, должно же быть в нем хоть что-то приятное глазу? Но, не находив этого, люди или отводили взгляд или, как все мальчишки в детском доме, честно говорили:

     — Вот ты уродина!

Аля перестала плакать, опустила руки, выпрямилась и подняла подбородок. Это был как вызов: да, она некрасивая. Да! На, смотри! Да, есть и такие люди на свете, и что? Что с этого?

Давид сам не понял, как сделал к ней еще один шаг и провел пальцем по щеке. Он плохо соображал и совершенно не контролировал себя. Хотел, пытался остановиться, подумать, но мысли разбегались, как тараканы, а воспоминания тонули в невесомом сером тумане. Перед ним сейчас была Алена, та, которую он впервые увидел: молодая, нежная, испуганная и такая же одинокая.

Давид протянул ей руку, и она сразу, как будто ждала этого, положила свою маленькую ладонь в его.

Он повел ее в спальню и закрыл дверь на ключ. Когда он обернулся к ней, она смотрела на него уже без страха, а с восхищением.

Он стал ее раздевать, немного суматошно, как будто боялся передумать и убежать, она помогала, потом даже потянулась к его рубашке, чтобы расстегнуть пуговицы, но он стянул ее через голову и повалил Алевтину на кровать.

У него не было возможности задуматься над тем, что творится с ним сейчас, потому что эти старые, бесконечные воспоминания и сегодняшние впечатления и эмоции распирали его, и единственное, что ему хотелось, — продолжать. Он с восторгом смотрел в ее карие глаза, в которых выражалась кротость младенца, на ровные зубы, которые блеснули, как чистый жемчуг, когда она запрокинула голову и тихо застонала под ним.

От нее необыкновенно пахло. Давид опять поймал себя на мысли, что так когда-то пахла Алена: чистотой, молодостью, непорочностью.

Когда все закончилось, он как будто проснулся после долгого сна и посмотрел по сторонам. Та редкостная благодать, которая окутывала его еще минуту назад, растворялась на глазах. На смену ей пришли страх и отчаяние. Зачем он это сделал? Аля лежала у него под боком. Давид сглотнул, поняв, что совершил чудовищную ошибку. Эта девочка ему никто. Он просто спутал ее с Аленой, с той молодой Аленой, с которой он мог бы быть…

Он приподнялся и сел на кровати.

Какой же бред! Никогда он не мог быть с Аленой. Потому что она с первой секунды влюбилась не в него, а в Диму. И смотрела не на него…

Он чертыхнулся про себя, поняв, что его поразило в этой девушке! Она смотрела на него так, как он мечтал, чтобы когда-то посмотрела Алена…