— Я инструктор по йоге. 

 — Такая вредина и колючка учит гармонии и спокойствию? — его брови ползут вверх. Он знает, что цепляет меня.

Как же горько, что забудет это! Забудет! Забудет!

 — Забудешь! — говорю вслух, и он взглядом спрашивает, о чём речь. 

 — О чём?

 — О том, какой ты бесячий нахал, — отвечаю ему и притягиваю к себе за край футболки. — Хочешь историю? — моя смелость не знает границ, но он меня, пожалуй, убедил, что я могу ему доверять. — Однажды мы занимались сексом на этой лавочке. 

 Он рад, он заинтригован и, сдерживая улыбку, кусает губу, а потом согласно кивает, мол, я мог. Я мог. И смотрит на меня так, будто сейчас продемонстрирует как. 

 — Мы сидели тут. На этой лавочке, только ты был по другую сторону. В этих ужасно ухоженных кустах. И я была в платье, а ты вот так же в футболке и джинсах, и наглости тебе было не занимать. 

 — Дай угадаю, я тебя поцеловал?

 — Ни разу. Поцеловал ты меня позже, в квартире, а тут на лавке ты только действовал. 

 — И как это было? 

 — Быстро, — шепнула я, приблизившись к его губам так, чтобы помада отпечаталась. 

 — М… не лучший комплимент.

 — Поверь, это того стоило.

 — А ещё?

 — Что ещё?

 — Где ещё? 

Я стала вспоминать. Я поняла, что всё могу вспомнить. Он же мог уломать меня везде. И машина — для слабаков, это почти норма. Мы могли оставить Соню с папой и под предлогом поездки за смесью “перепихнуться” в тачке на безлюдной обочине. Был период, когда в машине всегда лежала пачка гигиенических салфеток, и мы смеялись, когда кого-нибудь подвозили, потому что боялись, что где-то забыли бельё или что-нибудь сильно компрометирующее. Мало ли. Мы осквернили подъезд и бесстыдно поднимались потом в таком же осквернённом лифте домой. 

Открытый балкон — не проблема. 

И не вылезти из постели весь день. 

И как же было иногда сумасшедше круто просто проснуться и понять, что нам никуда не надо. 

Я выныриваю из воспоминаний, не понимая, вслух это всё бормотала или про себя. Выныриваю и понимаю, что его губы касаются моих ключиц, и он держит мою талию дрожащими от нетерпения руками. Он хочет обнимать крепче и без мешающей ему рубашки. 

 — Ты об этом пожалеешь, — качаю головой, а он кивает. — Ты всё вспомнишь и пожалеешь. 

 — Тогда тебе это зачем? — спрашивает он, и слова поют на моей коже. 

 — Сама не знаю. Ты заставил меня взять паузу и многое вспомнить.

18. Глава 17. Верните мой 2008-й

Мы сидели на балконе. Одна твоя рука держала меня за талию, а вторая гладила ключицы, подбородок, скулы. 

 — У тебя веснушки. Они не рыжие, не коричневые, а тёмно-серые. И ты немного смуглая.

 — К чему ты?

 — Это очень красиво. У тебя красивая кожа. Никогда не думал, что такое сочетание возможно.

 — Зачем ты делаешь мне комплименты? — я насторожилась и отодвинулась, чтобы сесть на лавку.

Но ты не дал. Твои руки крепче сжали меня, спасая от побега. 

 — Потому что захотел.

 — Нет, потому что мне грустно. А грустные девушки — лёгкая добыча. 

 — Ты и так моя добыча. Уже моя добыча. 

 — Почему это? Мы же просто притворялись.

 — Мы целовались.

 — Один раз ты притворялся, в другой раз я. 

 — Ты такая наивная, — ты обнял меня покрепче, зарываясь носом в мои волосы, и выдохнул в них, меня до косточек пробрало теплом. Даже смешно. — Милая, безусловно, мы притворялись, но будь честна — поцелуи не случаются просто так. Они всегда от того, что два человека очень сильно их хотят. Я очень сильно хочу тебя. А ты?

 — Зачем ты спрашиваешь? Это глупость. Мне нужно пойти спать!

Я дёрнулась снова, на этот раз даже встала, но ты схватил меня за руки и заставил, раздвинув ноги, зависнуть над тобой. А потом приподнял и я встала на матрас коленями. Мне было страшно теперь сесть, потому я так и замерла, а ты смотрел на меня снизу вверх. Сжимала твои плечи и страшно боялась, потому что это оказалось хуже, чем сесть таки на твои колени.