Что ж, перебрав все подходящие варианты разведки, Графитовые разделились по двое и поползли простукивать каждый камень, сканировать каждую расщелину. И все бы ничего, но чем дальше вглубь, тем больше шестилапой высшей нежити и как следствие – плодов их жизнедеятельности. В пещерах – жарко, зловоние стоит страшное, а хуже всего то, что маскировочный состав в таких условиях теряет свои свойства. Не будь с Дао-дво теневой, он бы так и не заметил, в какой момент стал видим для плотоядных тварей.

– Нонь-няин, снати! – Разобрать голосок сквозь шум в гудящей голове и два слоя ушей, коими тварюшка прикрывала рот и нос, ему не удалось, но интонация была понятной. Многоликий успел влезть в широкую трещину и зависнуть над тропой меж каменных обломков. Замереть, не подавая признаков жизни. Первые минуты пряток дались ему легко и просто, последующие привели к кошмару с Сумеречной в главной роли, а затем и неожиданному острому уколу в области сердца. Дао-дво не вдохнул и не выдохнул, лишь внутренне сжался и почти сразу же сорвался вниз от мощного удара кравга.

Проклятье!

Будь метаморф менее занят видениями и болью, уцепился бы за выступ, увиливая от когтей шестилапого монстра. Но нет! Падая, он схлопотал вначале по спине, затем по ребрам и голове. Благодаря ли увесистой оплеухе или же смраду лужи, в которую упал лицом, многоликий быстро пришел в себя. Вскочил и, проведя серию мощных атак в стиле Могучего, он под вопль куки: «Нонь-няин, спава!» – отсек у твари три левые конечности и попал в сложное кольцо ее хвоста. От осознания неприятности, в которую влип, захотелось выть не меньше, чем монстру от кратковременной боли. Это худший из исходов. Будь Гер хоть наисильнейшим из горцев или же наиумнейшим темным искусником, ему и тогда ни за что не выпутаться из хвоста кравга. Мерзость плотоядная вяжет добросовестно, так, что не продохнуть, не пошевелиться, не перевоплотиться. Обездвиженный и придушенный Гер не надеялся на лопоухую нежить, распластавшуюся под потолком, или же на Тадэуша, что уполз далеко вперед, знал – они не смогут помочь, только зазря погибнут.

Хладнокровно наблюдая за тем, как кравг съел свои обрубки, отрастил новые конечности, попутно убрав вмятины и раны, и потянулся к добыче, многоликий даже не поморщился, хоть и не был готов потерять еще одну жизнь. К такому не подготовишься. Впрочем, как и к тому, что тварь, поведя носом, брезгливо сморщится и чихнет, отшвырнув многоликий провиант на десятки метров. Это был ощутимый удар, как моральный, так и физический. Именно поэтому Гер долгую минуту лежал на камнях, прислушивался к удаляющимся шагам высшей нежити, осоловело взирал на потолок пещеры и не реагировал на сбивчивый лепет теневой, напрочь забывшей про смрад.

– Хоз-зяин, хозь-зяин, ты жив?! Ответь! – Тварька лапами вцепилась в отвороты куртки, потрясла его и отпустила. – С виду цел и невредим, из резерва силы не ть-тянет, значит, не сильно и поранилсь-ся. – Замолчала на мгновение, мордашку свою потерла, лоб нахмурила и как завизжит: – А если головой стукнулсь-ся?! О-о-о-ой, Божечки мои… Неужто его баранье упрь-рямство теперь в дебиловатый кретинизм перейдет с безостановочным слюнопусканием?! Хозь-зя-я-я-яин! – взвизгнула она пронзительно. – Не оставль-ляй мень-ня с овощем! Не оставль-ляй!

– Оставишь такую… – хрипло отозвался Дао-дво, – на том свете найдешь и кормить себя заставишь.

После удара он не успел восстановить птичью аносмию, нюх обострился, а вместе с ним и дурнота от смрада. Сморгнув навернувшиеся слезы, многоликий опять использовал способность частичного оборота и отбил себе обоняние. Как теневая терпит вонь, он не знал.