– Я умею разграничивать работу и всё остальное. Ни эмоции, ни жизненные неурядицы не могут мне помешать. Если я не нашёл решение, вложив столько усилий…

Когда он осёкся, Ева настороженно и пытливо наклонилась вперёд:

– Что?

В его лице поочерёдно сменились сомнение, задумчивость и непроницаемая, пугающая мягкость.

– Нет, – выбираясь из-под одеяла, едва слышно ответил Герберт. – Ничего.

Он лежал одетый, только босой. Встав на колени рядом, близко, словно в танце, бережно взял её лицо в ладони, всматриваясь в него так, будто никогда раньше не видел.

– Что? – повторила она.

Не ответив, он склонил голову. Закрыв глаза, прижался лбом к её лбу.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?

Вопрос, который в другой момент заставил бы её улыбнуться, сейчас вынудил сглотнуть ком в горле: столько в нём звучало отчаянной, безнадёжной, прощальной нежности.

– Что ты делаешь? – зачем-то прошептала она, глядя на пушистый ореол его размытых близостью ресниц.

– В верхнем ящике кристалл для связи с Мирком. Визит Айрес пересидишь в тайном ходе. – Тихие, невпопад звучащие слова отозвались тревогой в небьющемся сердце. – Когда всё успокоится, попросишь Мирка забрать вас к себе. Тебя, яйцо… Он сможет вас защитить.

– А почему ты не сможешь? – её пальцы перехватили его запястья, не отстраняя их – просто держась. – Герберт, в чём дело?

Он не ответил. Лишь до слуха донёсся глубокий, судорожный выдох, смешанный с шелестом неразборчивых слов – будто вырвавшиеся отзвуки беззвучной, про себя читаемой молитвы.

Молитва…

…«смерть и любовь моя перед моим лицом», – воспоминанием пропело в ушах.

Мигом отпустив державшие её руки, Ева зажала его губы ладонью прежде, чем они успели коснуться её собственных.

– Ты что… правда… Обмен?

Она сумела вымолвить только это. Но то, с какой досадливой обречённостью Герберт отстранился, подтвердило, что он понял вопрос.

И ясно указало, каким был бы ответ.

– Ты что, правда хотел совершить Обмен? Обменять мою жизнь на свою?! – Ева пихнула его в грудь так яростно, что некромант, пошатнувшись, невольно опустился с колен на пятки. – Совсем спятил, идиот?! Думаешь, мне нужна жизнь такой ценой?

– Моя жизнь, если подумать, не так уж дорого стоит.

Услышав отстранённые, без тени эмоций брошенные слова, она толкнула вновь – в плечо, злясь едва ли не больше, чем в день, когда Герберт её ударил. Вдохнула, пытаясь взять себя в руки.

Запоздало вспомнила, что в текущем состоянии дыхательная гимнастика ей вряд ли поможет.

И что ему сказать? Напомнить, что он значит для неё? Что от него слишком многие зависят? Что он ещё не отыграл свою роль – хотя бы в грядущем восстании? Это он и так прекрасно знает.

Это его не остановило.

– Если не ценишь свою жизнь, цени то, чего вместе с ней лишаешься, – сказала она вместо этого.

– И что это?

– Всё, что ждёт тебя там.

Герберт перевёл взгляд в направлении, указанном её сердитым кивком, – на окно, где за незадвинутыми шторами молчала бесснежная ночь.

– Черноту? – уточнил он вежливо.

– Красоту. Море грёбаной красоты. Слишком прекрасной, чтобы вот так легко от неё отказываться.

– Закаты, звёзды, луна? Рассветы, цветы и горы? – сарказм его улыбки резал лезвием по живому, словно пытаясь шрамом оставить в её сознании слово «бесполезно». – Неравное соотношение красоты и всего остального.

А я должна его убедить, глядя в прозрачный холод его глаз, подумала Ева отчаянно. Должнадолжнадолжна. Чтобы больше не делал глупостей. Чтобы можно было не бояться за то, что он сам причинит себе больший вред, чем все наши враги.

Как можно быть одновременно настолько умным и настолько глупым?..