Поколебавшись, Ева всё же двинулась дальше, стараясь не задумываться над тем, насколько достоверна иллюзия освещённого коридора, творимая демоном, и как она коррелирует с коридором настоящим.

– Светильник смутно знакомый, – отойдя достаточно далеко от входа, с сомнением проговорила она. На всякий случай всё равно вполголоса.

– Он работает на душах заблудших детей, – доверительно сообщил Мэт, вынудив Еву на миг остановиться.

– Только не говори, что ты ещё и «По ту сторону изгороди» видел.

– Нет. Зато ты видела.

Прежде чем продолжить путь, Ева хмыкнула, оценив иронию реквизита[4].

– Ты же заглянул в голову королевы, верно? – спросила она, по ассоциативному ряду вернувшись к тому, что осталось по другую сторону дубовой панели.

– А как же, – Мэт неторопливо парил спиной вперёд, освещая путь.

– Как она узнала?..

– На малыше висит её маячок.

– Но чары ведь разрушают всё…

– Айрес как-никак самая могущественная колдунья страны. К тому же этот маячок активируется, только когда владелец при смерти. До того – считай, его не существует. Охранные чары его попросту не замечают.

Ева смотрела, как мерцает звёздными искрами иссиня-фиолетовый бархат его сюртука.

– Почему тогда она не переместилась прямиком в кабинет?

– Всё те же охранные чары, златовласка. Будь это возможно, этим давно воспользовался бы любой маг-убийца. Думаю, колдунья такой силы пробила бы ограничение, но перемещение всё равно вышло бы нестабильным. Слышала, что она говорила про зелья? Тот случай, когда проще своими ножками. – Мэт рассеянно улыбнулся. – В домашних туфельках бежать по снегу от самых ворот, конечно, то ещё удовольствие, но чего не сделаешь ради любимого племянника.

– И она ничего не заподозрила? Не найдёт нас – меня, Дерозе, яйцо?

– Даже вздумай она обшаривать весь замок с инспекцией – тайные ходы, твоя спальня и ваша уютная сокровищница заперты магией. Они открываются только малышу и тем, кто ему подконтролен.

Вот так живёшь и не знаешь, что даже в свою спальню каждый раз проходишь сквозь магическую защиту, подумала Ева отстранённо, следя за приближением лестницы, что показалась впереди. Вернее, не совсем живёшь.

– А если она прикажет Герберту их открыть?

– Она не злоупотребляет клятвой, ты же помнишь. Не в её интересах настраивать малыша против себя… окончательно, по крайней мере.

Подойдя к лестнице, Ева посмотрела на спираль ступенек и узкого колодца, убегающую вниз. Не решившись проверять, насколько реальный тайный ход соответствует картинке, которую Мэт проецирует в её сознание, села подле первой ступени и прислонилась спиной к стене.

– Скажи, она тоже считала, что Гертруда – чудище из пророчества? – спросила она, когда демон без всякого удивления завис посреди густого мрака лестничного пролёта. – Поэтому и убила её?

– Всё-то тебе расскажи. – Мэт скорчил до жути умилительную рожицу. – Даже если предположить, что за беглый визит в её голову я узнал так много – раскрой я вам помыслы врага, это испортит всё веселье.

– И просить тебя подсмотреть что-либо в её мыслях, конечно же, бесполезно.

– Конечно. Это жульничество, а я ратую за честную игру. Что это за история, где героям заведомо известны коварные планы злодея?

Ева отложила на пол книгу, бросив сверху бумажный ком.

– А ведь тебе вроде как положено быть на нашей стороне.

– У меня всегда одна сторона. Своя собственная. – Аквамариновое мерцание его глаз разгорелось ярче. – И тебе бы сейчас не о Гертруде беспокоиться.

Ева в ответ молча обняла руками колени.

Она знала, что должна волноваться за Герберта. Что общество королевы для него небезопасно, даже если та явилась, чтобы помочь. Но в опустевшей, выгоревшей, выжженной переживаниями душе не осталось места для волнения.