БЛЮХЕР. Моя трехмесячная дочь умерла месяц назад. Еще вопросы будут?

ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Вы считаете, что наша помощь будет важным вкладом в дело защиты России от интервентов?

БЛЮХЕР. Генерал, ну что вы, словно дама у соблазнителя. Ей-бог, даже странно мне слышать все это. У детей это называется «и хочется, и колется, и мама не велит»…

ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Ваше счастье заключается в том, что вы помните, как говорили в детстве. Я уже это забыл. Когда мы вам будем нужны?

БЛЮХЕР. Завтра. Растащут ведь Россию, по кускам разорвут… Белые, за ними – японцы! Казаки, за ними – японцы.

ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Воевать с Молчановым можно, оскорблять нет смысла; оскорбляя противника, вы роняете себя.

ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Какой вам был смысл так яростно защищать нас от вашего чекиста?

БЛЮХЕР. Я не вас защищал, я защищал революцию, потому что революция только тогда непобедима, если все ее участники соблюдают закон.

ГРЖИМАЛЬСКИЙ.Позвольте все же представиться: Андрей Иванович Гржимальский.

БЛЮХЕР. Давно бы так. (Обходит всех и здоровается с каждым за руку.)

В камеру вбегает ПОТАПОВ.

ПОТАПОВ. Василий Константинович! Товарищ Блюхер!

БЛЮХЕР. Что?! Что? От него?

ПОТАПОВ. Да.

БЛЮХЕР и ПОТАПОВ выбегают из камеры. Они – в луче прожекторов.

Вот он! Вот он – весь тут! План наступления… Ах, Исаев, ай да Чен, ай да ребята!

БЛЮХЕР принимает из рук Потапова пакет и начинает сначала медленно, а потом яростно и лихо отплясывать «Камаринскую».

Кабинет Гиацинтова. ГИАЦИНТОВ и ИСАЕВ.

ГИАЦИНТОВ. Исполняющим обязанности главного редактора во время отъезда Ванюшина были назначены вы?

ИСАЕВ. Я.

ГИАЦИНТОВ. Прошу вас объяснить мне, как на страницы газеты попала эта возмутительная гнусность!

ИСАЕВ. О чем вы?

ГИАЦИНТОВ. Я имею в виду статью о продажных девках, голодных детях и смертности в чумных бараках.

ИСАЕВ. Этот материал в номер поставил я.

ГИАЦИНТОВ. Вы?! Будет вам, Макс… Я не верю.

ИСАЕВ. Тем не менее, это правда.

ГИАЦИНТОВ. Зачем вы это сделали?

ИСАЕВ. А тираж? Газету раскупили за десять минут. Такой материал публика читает взахлеб. Согласитесь – нет ничего приятнее, как прочесть о несчастьях ближнего.

ГИАЦИНТОВ. Вы с ума сошли.

ИСАЕВ. Когда я работал в пресс-группе Колчака, мы не боялись печатать правды. И потом – отчего красные не боятся говорить о своих трудностях, а мы обязаны молчать?

ГИАЦИНТОВ. При чем здесь красные? Вы опозорили наше белое, свободное, всем обеспеченное государство! Вы это сделали в обход цензуры?

ИСАЕВ. Когда я верстаю номер, то думаю о газете, а не о цензуре.

ГИАЦИНТОВ. Кто писал статью?

ИСАЕВ. Черт его знает.

ГИАЦИНТОВ. Где текст?

ИСАЕВ. Валяется в редакции.

ГИАЦИНТОВ. У кого?

ИСАЕВ. По-видимому, на столе у метранпажа.

ГИАЦИНТОВ. Метранпаж арестован. Он клянется, что подлинника в типографии никто не видел.

ИСАЕВ. Э, ерунда…

ГИАЦИНТОВ. Вы видели, как набирался этот материал?

ИСАЕВ. Конечно.

ГИАЦИНТОВ. А наборщик не помнит.

ИСАЕВ. Немудрено – он набирает буквы, а не слова, до него смысл материала никогда не доходит.

ГИАЦИНТОВ. Резонно. На чем был написан материал?

ИСАЕВ. На листочках.

ГИАЦИНТОВ. Я понимаю, что не на веточках. Какие были листочки? Большие или маленькие? Чистые или в линеечку?

ИСАЕВ. Кажется, в клеточку.

ГИАЦИНТОВ. Ясно. А через кого этот материал попал к вам?

ИСАЕВ. Я обнаружил его у себя на столе, лежащим поверх гранок.

ГИАЦИНТОВ. А когда это было?

ИСАЕВ. Вчера, естественно.

ГИАЦИНТОВ. Кто дежурил в редакции?

ИСАЕВ. Не знаю.

ГИАЦИНТОВ. Дежурная утверждает, что утром никто из посторонних в редакцию не заходил, кроме девицы.

ИСАЕВ. Старая сплетница. Уволю.