Ни отцу, ни братьям я не сказал о том, что буду учиться в аэроклубе: знал, что они станут меня отговаривать, к тому же не хотелось зря волновать отца. Но мне было неприятно что-либо скрывать от него, я привык делиться с ним всеми своими делами.

В начале января я пошел на первое занятие в аэроклуб. Впервые надел форму; чувствовал себя в ней ловко, подтянуто. Зашел в комитет комсомола. Мацуй осмотрел меня, похлопал по плечу и тепло сказал:

– Форма тебе идет. Желаю успеха!

На крыше большого красивого здания городского клуба имени Карла Маркса – парашютная вышка. Возле клуба – маленький домик. Это и есть аэроклуб.

Я – в классе теории авиации и техники. На стенах укреплены части самолета. Читаю: «Крыло в разрезе», «Элерон», «Руль поворота». Здесь пусто. Занятия будут проходить в моторном классе. Иду туда. На подставке стоят настоящий мотор, его агрегаты, детали. На стенах – чертежи и схемы. Невысокий коренастый парень сосредоточенно рассматривает детали.

Лицо у него упрямое, энергичное. Широкие насупленные брови словно нарисованы тушью.

Подхожу к нему:

– Здравствуй!

Он поднимает глаза, от улыбки лицо его сразу становится мальчишески добродушным.

– Тоже учиться?.. Я – Панченко Иван. А тебя как зовут?

– Тоже Иваном. Тезки. Ты учишься или работаешь?

– Слесарем работаю на заводе. А ты?

– Учусь в техникуме.

– Это хорошо. Тебе, значит, легче будет догонять… Много пропустил? Не беспокойся, поможем.

В класс входят несколько ребят. Панченко говорит:

– А вот еще комсомольцы с нашего завода. Мы все вместе работаем и вместе учимся… Ребята, знакомьтесь.

Мы гурьбой окружили мотор. Для меня все ново, и я с завистью слушаю, как ребята сыплют авиационными терминами.

Рядом со мной стоит Петраков – крепыш с круглой добродушной физиономией. У него такой вид, словно ему хочется спать; двигается и говорит медленно. Заявляет:

– Летать буду, а вот теорией заниматься не хочу, ну ее!

Начался спор.

Леша Коломиец, высокий, живой, с серьезным открытым лицом и черными вдумчивыми глазами, возмущается:

– Спрашивается: зачем ты сюда пришел, если не хочешь теорией заниматься? Сам ведь пошел. Все кричал – хочу летать! Стало быть, только место занимать будешь, форму носить: «Вот, мол, какой я! Летать учусь!»

Ребята засмеялись и зашумели.

– Хватит спорить! Там видно будет, кто научится летать, а кто нет, – замечает Панченко. – Скажу только одно: нужно большое упорство, чтобы освоить авиационную технику. – Он обводит широким жестом мотор, чертежи на стене и добавляет: – Вызываю Петракова на соревнование.

– Да куда там… – ворчит Петраков.

Прислушиваюсь к разговору учлетов и вновь невольно поддаюсь тревожным мыслям: удастся ли мне изучить самолет, догнать ребят?

В это время входит еще группа аэроклубовцев.

Осматриваюсь: нас немало… И девушки есть.

– Идут! Идут! – раздается чей-то голос.

В класс входит начальник аэроклуба – высокий, статный человек в форме Осоавиахима с голубыми петличками. Вместе с ним – комиссар. Он не молод, но его военной выправке можно позавидовать. Когда я подавал документы, он долго и дружески разговаривал со мной. Пришел и начальник летной части. Кто-то отрапортовал по-военному начальнику аэроклуба.

Комиссар провел политинформацию. Начались занятия.

В этот вечер все мои сомнения рассеялись: я твердо решил учиться летному делу, учиться во что бы то ни стало. Правда, в этот же вечер убедился, что трудностей мне предстоит много, но это уже не смущало.

Ребята условились собраться на другой день пораньше и позаниматься со мной.