И отец очень вежливо, как будто чужой, постучал в ее дверь, и они вошли – о, до чего же там было очаровательно! Можно было поручиться, что во всем Кёге не сыщется такой комнаты! У королевы и тоне могло быть прелестнее! Там были ковер, занавеси до самого полу, настоящий бархатный стул, а кругом – цветы и картины, и зеркало, на которое он едва не налетел, оно было величиною с дверь. Кнуд увидел все это разом, и вместе с тем он видел одну Йоханну, она стала взрослой девушкой; совсем другая, чем Кнуд ее себе представлял, и куда краше! Ни одна девица в Кёге не могла с ней сравниться, и как же она была изящно одета! Но до чего же отчужденно взглянула она на Кнуда, правда, длилось это всего мгновение, а потом она бросилась к нему, словно хотела поцеловать, она этого не сделала, но ведь – чуть-чуть не поцеловала! Да, она и вправду обрадовалась своему другу детства! Разве в глазах у нее не стояли слезы? А еще ей хотелось о стольком его расспросить и поговорить, начиная от родителей Кнуда и кончая бузиною и ивою, она называла их Бузина-матушка и Ива-батюшка, будто бы они тоже были людьми, впрочем, они вполне могли сойти за людей, так же как и медовые коврижки; о них она тоже заговорила, об их немой любви, о том, как они лежали на прилавке и треснули, тут она от всей души рассмеялась – у Кнуда же запылали щеки и сердце забилось сильнее обыкновенного! – нет, она нисколечко не зазналась!.. От него не укрылось, что ради нее родители попросили его остаться у них на весь вечер, и она разливала чай и сама подала ему чашку, а потом взяла книгу и принялась читать им вслух, и Кнуду показалось, то, что она читает, – именно про его любовь, так это подходило ко всем его мыслям; а потом она запела простую песню, но песня эта стала у нее целой историей, она словно бы изливала в ней свою душу. Да, она определенно любила Кнуда. По щекам у него побежали слезы, он не мог их сдержать, и он не мог вымолвить ни единого слова, самому ему казалось, что он сидит дурак дураком, однако же она сжала ему руку и сказала:

– У тебя доброе сердце, Кнуд! Оставайся таким всегда!

Это был бесподобный вечер, разве после него уснешь, вот Кнуд и не сомкнул глаз. На прощание отец Йоханны сказал:

– Ты уж теперь нас не забывай! А то, чего доброго, так зима и пройдет, прежде чем ты к нам наведаешься!

Значит, ему можно прийти в воскресенье! Так он и сделает! Но каждый вечер, закончив работу, а работали они при свечах, Кнуд шел бродить по городу; он сворачивал на улицу, где жила Йоханна, смотрел на ее окно, в котором почти всегда горел свет, однажды он отчетливо увидел на занавеси тень от ее лица; то был чудесный вечер! Жене мастера не нравилось, что по вечерам он вечно, как она выражалась, норовит из дому, и она покачивала головой, на что мастер, посмеиваясь, отвечал: «Дело молодое!»

«В воскресенье мы увидимся, и я скажу ей, что только о ней и думаю и что она должна стать моей женушкой! Конечно, я всего лишь бедный подмастерье сапожника, но я могу стать мастером, на худой конец, вольным мастером, я буду трудиться изо всех сил!.. Да, так я ей и скажу, немая любовь ни к чему не ведет, я научился этому у медовых коврижек!»

Пришло воскресенье, пришел и Кнуд, но вот незадача: они собирались уходить, всей семьей, и вынуждены были ему это сказать. Йоханна пожала ему руку и спросила:

– Ты был в «Комедии»? Ты должен там побывать! Я пою в среду, если ты свободен, я пришлю тебе билет; мой отец знает, где живет твой мастер!

Как это было мило с ее стороны! И точно, в среду в полдень пришла запечатанная бумага, без единого слова, но внутри лежал билет, и вечером Кнуд впервые в жизни отправился в театр, и что же он там увидел? Он увидел Йоханну, такую прелестную, такую очаровательную; правда, она вышла замуж за другого, так то же была комедия, они это представляли, Кнуд это знал, иначе бы она ни за что не послала ему билет на такое зрелище; и все люди хлопали и громко кричали, и Кнуд тоже кричал «ура!».