Я молча киваю.

– Ладно… ладно, слушай, как мне сказать «Добрый вечер» по-бельгийски? – тяжело дыша, спрашивает он.

– Ты же сам ручкой написал себе на запястье, Фред.

– Да я не вижу ничего, тут, блин, темно!

(Техник: телепат, мальчик для битья и инфракрасный лингвист?)

– Нет… о, ты так вспотел, что уже все стерлось.

– Что?

– Э-э-э… «Гутен суар, сеньорес»? – пожимаю плечами я.

– Да хрен с ними! – отмахивается Фред и решает поступить проще – поздороваться на английском.

У нас с Фредом происходит натуральный обмен: он отдает мне свой микрофон на стойке, я ему – свежий чай с медом и лимоном. Он делает глоток, чтобы смочить горло, и устраивается поудобнее за роялем. Это очень важный момент: всем ли доволен Фред? Все ли хорошо в мире Меркурия? Пока он осторожно касался клавиш и обменивался репликами с публикой, я прятался за черным роялем «Стейнвей», не спуская глаз с Фреда и в то же время пытаясь не смотреть на разноцветные гипнотические отражения в полированной крышке.

Остальные участники группы пользовались возможностью перевести дыхание, чего-нибудь выпить и дать указания по звуку. Джон обычно ограничивался просьбой вывести малый барабан и хай-хэт погромче в напольный монитор. Первая песня Фреда за фортепиано была одной из важнейших частей концерта; именно тогда он бросал на меня взгляд, сопровождаемый серией кивков, жестов и гримас. Я сразу понимал, нужно ли Фреду сделать погромче вокал, звучит ли рояль слишком громко, устал ли он от эскапад вчерашней ночи – даже иногда видел, что он думает о том, как играют эти долб… то есть остальная группа, и все это по движениям мышц лица, расположению пальцев и наклонам головы. Одно движение «Меркурия», когда он характерно крутил пальцами, значило, что ему жарко, и я должен включить стоящий под роялем вентилятор. Когда Фред «не по сценарию» кивал, подмигивал или улыбался мне, я чувствовал, словно старший брат благодарит и поддерживает меня. С удовольствием признаюсь, что очень радовался такому проявлению эмоций. И как я за них благодарил? Устраивал вместе с Кристалом шоу ручных кукол на рояле или надевал подаренную японским фанатом бейсболку с парой огромных рук. Я высовывался из-под рояля, тянул за веревочку, и руки «аплодировали» Фреду вместе со зрителями. Он смеялся. Фред много смеялся. А потом он гнался за мной за кулисы и в шутку давал оплеуху или бил. Принимать удары от Фреда было частью моей работы: он просто выпускал пар и никогда не бил меня всерьез. Да и я тогда был крепким парнем!

Техники на сцене хорошо видели зрителей, потому что те были освещены софитами, но вот у группы с этим возникали проблемы – им постоянно светили прямо в глаза яркие прожекторы. Одного Фреда иногда освещала целая дюжина, так что он оценивал реакцию аудитории исключительно на слух – дальше первых рядов он ничего не видел.

Впрочем, этого было достаточно.

После концерта в провинциальном американском городке мистер Меркьюри заявляет: «Вы видели этих людей в первом ряду?! Видели?! Они все уродливые! Я не потерплю такого на концерте Queen!!»

И что? Нам устраивать кастинг зрителей перед продажей билетов на лучшие места? Нет, если промоутер согласится, конечно…

Мне постоянно хотелось глянуть в зрительный зал, чтобы увидеть реакцию «уродов» или высмотреть «таланты» подходящего размера, но если Фред замечал, что я отвлекся, его гневный взгляд пригвождал меня к месту. Я должен был наблюдать за ним ястребиным взором, готовый в любой момент выскочить на сцену, низко пригнувшись, чтобы помочь ему распутать микрофонный провод и остаться при этом незамеченным – словно болбой на Уимблдонском турнире, который со всех ног выбегает к сетке, чтобы забрать мяч, а потом возвращается в исходное сидячее положение. Выглядел я так, словно страдал от хронического люмбаго, так что из меня и «уродов» в первом ряду получился бы замечательный Квазимодо.