Он раскланялся и вышел.

Во дворе снова раздался его голос, звонко и уже вполне ясно выкликавший свой товар:

– Передовые тянуть! Фельетоны крутить, стишки высиживать, статьи править! Темки! Свежие темки!

1910

Вчера у меня спросили девять раз:

– Куда вы думаете на лето?

Третьего дня спросили семь раз.

По теории вероятности, сегодня спросят тринадцать раз, а завтра – пятнадцать.

Они каждый день прибавляют по два вопроса. Но больше шестидесяти четырех вопросов в день я вынести не могу. У меня слабый организм. Ведь это выйдет, если вычесть восемь часов на сон, по четыре вопроса в час.

Но вопросная болезнь заразительна, и я уже с ужасом уличила себя три раза в нападении на самых мирных и беззащитных людей.

– Куда вы думаете на лето?

И пока они тянули свою длинную мутную историю, как хотели ехать на Лахту, да там сыро, а потом хотели в Парголово, да там ветер, я мучилась угрызениями совести:

– И зачем я их растревожила? И им рассказывать скучно, и мне слушать не легче. Ни себе, ни другим. Собака на сене, или, как говорят у нас в Малом театре, «Собака садовника».

День начался.

Пришла родственница и, целуя меня в щеку, прямо в щеку, спросила:

– Куда ты… ч-чмок… думаешь на лето?

– Не знаю еще.

– А кто же должен за тебя знать? – обиделась родственница.

– Поеду в какой-нибудь курорт.

– Как это культурно – говорить «в какой-нибудь»! Ты должна ехать в Кисловодск, потому что у тебя нет кровяных шариков.

– Ты думаешь?

– Это тебе каждый дурак скажет.

Я хотела было ответить, что лучше уж подождать, что скажет доктор, но по лицу родственницы поняла, что она стоит за консультацию дураков, и покорно согласилась.

– Хорошо, я поеду в Кисловодск.

– Ну, вот и ладно. Вернешься толстая и красная. Ты непременно должна быть толстая и красная.

Сердце мое сжалось тоской. Я никогда не хотела быть толстой и красной! Но раз я должна…

Кода ушла родственница, пришла приятельница и сказала мне:

– Куда… ч-чмок… думаешь на лето?

– В Кисловодск.

– Это зачем?

– За кровяными шариками. Я должна быть толстая и красивая, – отвечала я с тоскливой покорностью.

– Да ты с ума сошла! Тебе, наоборот, похудеть нужно! С осени начнут юбки-панье носить, а она толстеть собирается. Тебе в Ессентуки нужно, вот куда. Подтянуться, потренироваться.

– Хорошо! – покорно согласилась я. – Я поеду в Ессентуки.

Приятельницу сменила просто знакомая дама.

– Куда думаете на лето?

– В Ессентуки.

– В Ессентуки? Зачем вам в Ессентуки?

– Мне нужно подтянуться и потренироваться.

– Это вам-то? С вашей неврастенией? Да вы и так – краше в гроб кладут. Вам нужно в деревню, в простую русскую деревню, где, как писал Толстой, «пахнет дымом и баранками». Только там, наедине с природой, сможете вы набраться свежих сил. Вы должны отдохнуть от людей. Это важнее всего.

Спорить было бесполезно. Она знала все, что мне нужно, лучше меня, и я согласилась.

Вышла на улицу, встретила старого полковника.

– Вы куда на дачу? – шамкнул он.

– Я в деревню, в простую русскую деревню, отдохнуть от людей.

– Это вы-то в деревню? – испугался полковник. – Да вы там трех дней не просидите! Тоска, простокваша, куры клохчут. Вы – человек нервный, вам этого не выдержать. Вам надо в Aix-les-Bains[3], вот куда вам надо. Туда, где кипит жизнь, где веселье, туалеты, музыка. Вот куда! А в деревне вы пропадете.

– Что ж, это идея. Поеду в Aix.

Вечером в театре ко мне вдруг повернулась какая-то давно забытая физиономия и многозначительно хрюкнула:

– А вы куда думаете на лето?

– В Aix-les-Bains!

Физиономия изобразила ужас.

– Вы? В Aix-les-Bains? С вашей-то печенью? Да кто вам позволит!