– Нет, ну можно, конечно, проигрывать, но чтобы на своем поле при таких болельщиках так сливать, – он недовольно покачал головой. – Вы здесь надолго? – спросил он Костю.

– Да нет, – ответил тот, – завтра в Москву возвращаюсь.

– Надо же какое совпадение, – совершенно искренне обрадовался Юрий Петрович, – и я завтра утром в Москву.

– Ну вот, может быть одним даже рейсом, – сказал Костя, которому новый знакомый продолжал все больше нравиться. Было очевидно, что Юрий Петрович вполне состоятельный и, скорее всего, влиятельный русский, но Костя не мог его отнести ни к какой из существующих у него в голове «русских» категорий: чиновник, политик, бизнесмен, хотя на деле он мог оказаться и тем, и другим, и третьим, но тем большей была бы разница между ним и сложившимися в Костиной голове категориями.

– Да почти наверняка, – засмеялся Юрий Петрович, – потому что я предлагаю вам билет сдать и лететь со мной. Лечу я один, а вы мне компанию составите, будет с кем поболтать. Ну, принимаете предложение? – он еще больше засмеялся, увидел Костино искреннее недоумение. – Не знаю, о чем вы сейчас думаете, но предлагаю подумать вот о чем. На своем жизненном пути мы проходим всего несколько таких окошек из тех, что эти милые люди, – он кивнул в сторону англичан, занятых своим разговором, – называют, как вам известно, window of opportunities[9]. Большинство людей их даже не замечает, часть останавливается, но боится заглянуть – вдруг там что-то не то в окне покажется, и лишь малая часть заглядывает. Это ваше окошко, и я предлагаю вам заглянуть. Убедил?

– Да, – сказал Костя, – спасибо, конечно, я полечу с вами.

Костя никогда не летал частным самолетом. О чем он и сказал Юрию Петровичу, располагаясь в белом кожаном кресле Falcon 900 с салоном, рассчитанным на восемь человек. Пилот – англичанин и второй пилот тоже англичанин, почтительно приветствовали Юрия Петровича, как старого знакомого. Стюардесса была русской, очень миловидной девушкой лет двадцати пяти. Время было раннее, и она предложила для начала свежевыжатый апельсиновый сок.

– Да, – сказал Юрий Петрович в ответ на Костино признание, – звучит до крайности банально, но все, что бывает, бывает когда-то в первый раз. Ну хорошо, Константин, рассказывайте про себя. Я сказал вчера, что вы мне понравились, и сегодня подтверждаю это. Мне вообще мало кто нравится, но даже это не является поводом делить с незнакомым человеком столь интимное пространство, – без тени улыбки он сделал рукой движение, очерчивающее контуры салона. – Стало быть, у меня есть к вам некий интерес, пока еще точно не оформившийся. Так что чем больше и правдивее вы расскажете, тем легче мне будет его оформить или, наоборот, о нем забыть.

– Мои интересы и предпочтения при этом как-то учитываются? – Костя запил вопрос глотком сока.

– Учитываются, – последовал ответ, – непременно учитываются. Но на следующей итерации процесса. На этой итерации учитываются исключительно мои.

Костин рассказ, прерываемый редкими вопросами Юрия Петровича, занял собственно все три часа полета до Москвы. Университет, МВА, первая работа, вторая работа, бывшая жена без подробностей расставания, отец, его семья, последние три с половиной месяца жизни. Аспекты личной жизни Юрия Петровича не интересовали вовсе, если не считать короткого разговора об отце, одну из книг которого Юрий Петрович даже читал лет десять назад, что само по себе было удивительно, поскольку до этого Костя отцовских читателей не встречал. Зато профессиональные интересовали чрезвычайно. Главной темой разговора стали американские компании.