Мультики орут так громко, что в висках начинает пульсировать. Самое мучительно лучше всего переживать, считая ─ тогда появляется хотя бы иллюзия контроля. Один, два, три, четыре, пять.…

Дохожу до ста, и Лера вновь появляется на крохотной кухне. Пространство съёживается из-за наступающих со всех сторон флешбэков, от которых хочется орать, срывая голос.

─ Это мой ребенок? ─ задаю я обидный и абсолютно ненужный вопрос.

─ Если ты говоришь о своей биологической роли, то да, ты его отец, но это только мой сын …─ зло выпаливает Лера, шпигуя мою душу кусочками свинца. ─ Я спасла его от тебя и была рядом с самого первого вдоха!

Как больно, Лера. Ты сейчас понятия не имеешь, что четвертуешь меня острейшей катаной. Я готов во все горло вопить стоп-слово, но воспоминания уже не остановить. Фантомы прошлого оживают и тянут ко мне свои ледяные руки.

Лера все продолжает убеждать, что сын ─ это не только ее плоть и кровь, но и порождение души, самое дорогое существо в этом мире, но в этом нет нужды. Я кожей чувствую незримую связь, которая соединяет их крепчайшим поводком. Для меня это нечто непостижимое. Я никогда не смогу стать родителем, хотя и играл для Леры отеческую роль в её очень извращенном понимании. Это неудивительно. Я не сын своих родителей.

Нет смысла врать себе. И ей тоже. Я — несостоявшийся абортный материал, порочный в самом зачатке.

Все началось много лет назад, когда безымянный на тот момент насильник надругался над ученицей девятого «В» класса. Он насиловал ее много часов подряд, пока этого нелюдя не спугнул случайный прохожий, которому приспичило справить малую нужду в том же темном переулке. Можно только гадать, что это был за ад для ее тела и психики, но он не закончился той ночью…Через неделю девочка, которая еще вчера играла в куклы, узнала, что беременна от насильника. Несомненно, она имела право на аборт, но гуманно решили поступить не с ней, а с плодом. На семейном совете было решено, что нужно рожать, ведь первый аборт чреват бесплодием. Да и как можно не полюбить собственного ребенка, который мило агукает и смотрит на тебя как малой на Леру? Можно!

С каждым годом она ненавидела меня все сильнее, потому что я – «копия того козла». Это я знаю с ее слов. Она повторяла это всякий раз, когда щипала меня, таскала за уши до надрывов кожи или ставила на горох до появления на коленках кровавых ран.

Сначала я плакал и умолял мамочку прекратить, а потом тычки и затрещины вошли в привычку. Тогда она стала беситься, что «воспитательные меры» по вытравливанию из меня его гнилых генов больше не доводят до слез и истеричного визга. Она упивалась страхом, который видела в глазах ребенка. Не своего ребенка. Я был всего лишь отродьем ублюдка, который насиловал ее три часа кряду.

Я рос, и выбивать страх становилось все сложнее, и потому пытки приобретали все более изощренный характер. Ей не нужна была пепельница, потому что я всегда был где-то рядом и очередной окурок можно было затушить о мое тело ─ желательно там, где не видно. Каждый день эта женщина, которая считалась моей биологической матерью, рассказывала, как я ей ненавистен, однако никогда не стремилась отослать меня подальше ─ ни в интернат, ни к бабушке.

Повзрослев, я понял, что мы были крепко связаны узами созависимых отношений. Я был нужен ей, ведь отрываясь на мне, она мстила ему и от этого кайфовала. И я тоже нуждался в ней, потому что любил несмотря на боль. С тех пор так и повелось: испытывать боль равно любить, и причинять боль тоже равно любить. Все просто. Если не можешь избежать боли, подружись с ней.