– Да вы с ума сошли! Вы маньяки! Сколько можно повторять, не говорил Николай о наркотиках, не говорил!

– Все! Мне надоела бестолковость этой сучки! Начинай, друг мой, она сама сделала выбор!

– Не смейте! – только и успела выкрикнуть Тамара, как подскочивший Крюгер вновь заклеил ей рот.

Затем резко развернул стул в сторону дивана:

– Так тебе, мамочка, лучше будет видно! Ну а с тобой, крошка, – рукой подняв за подбородок голову девочки, сказал Крюгер, – с чего начнем? Правильно, детка, с самого начала! Только вот жалко, ротик тебе придется, как и маме, заклеить, а я вообще-то люблю, когда бабы подо мной орут!

Он залепил рот девочке, вытащил нож, обрезал веревки, державшие тело на стуле, ударом по затылку сбросил Олю на пол, толкнул ногой к дивану.

– Сама, крошка, на брачное ложе влезешь или помочь?

Тамара задергалась на стуле, что-то глухо крича, но крика ее слышно почти не было, только какое-то неразборчивое мычание.

Ольга оставалась на полу. Крюгер посмотрел на жертву:

– Сама, значит, не желаешь? Что ж, помогу тебе!

Он поднял легкое тело подростка, бросил на диван, разрезал путы на ногах, руки оставил связанными.

У Тамары от ужаса расширились зрачки.

Крюгер дернулся к ней:

– Внимательно смотри, мамочка, следующей на диван пойдешь ты, голубка, так что выбирай позы, поработаю на заказ!

Он вернулся к девочке, вжавшейся в стену, скрестив ноги. На лице ее застыл немой крик.

Крюгер начал медленно раздеваться. Оставшись в плавках, подошел к столику, сделал еще несколько глотков водки, обратился к боссу:

– Ты не представляешь, Арнольд, что я сейчас испытываю. Это наивысшее наслаждение, зуб даю! Настоящий КАЙФ!

Милютин развернулся и бросился на диван. Оттуда полетели обрывки платья, лифчика, трусиков.

Тамара потеряла сознание.

Очнулась она от сильного удара в голову.

В углу комнаты, их комнаты отдыха, лежало скрюченное тело ее изнасилованной дочери. Оно все было в крови. Перед ней стоял, тоже весь в крови, голый зверь в человечьем обличье.

– Ну что, голубка? Не захотела смотреть, как дочь ловит кайф? А зря! Зрелище стоило того. Хотя тебе это и не нужно, сейчас ты сама испытаешь все прелести, которые испытала твоя малолетка.

Тамара замычала сквозь скотч, видимо, хотела что-то сказать.

Крюгер обернулся к спокойно наблюдавшему за зверством Арнольду:

– Босс! Овца, по-моему, желает что-то проблеять.

– Освободи ей пасть, пусть скажет, – равнодушно разрешил Арнольд, слегка махнув рукой с выставленным вперед безымянным пальцем, на котором сверкала печатка, усыпанная бриллиантами.

Крюгер довел скотч до угла рта женщины, когда та мертвой хваткой острых обломков зубов вцепилась палачу в запястье правой руки и прогрызла ее до кости.

Милютин взвыл от нестерпимой боли и тут же левой рукой нанес Тамаре удар в горло, за ним второй. Женщина ослабила захват, дыхание сбилось, она, как рыба, выброшенная на берег, судорожно пыталась сделать вдох, но не смогла и, посинев, обмякла. Тело задергалось в предсмертных судорогах.

– Грязная параша, – выл Крюгер, – она мне руку прогрызла, Арнольд! Мне нужна помощь!

Арнольд, внешне безучастно смотревший на этот кровавый спектакль, приказал:

– Перетяни руку жгутом. Вызывай Седого, пусть тебе поможет.

– Арнольд, а эта тварь никак ласты склеила!

– Разве ей была уготована другая участь? Седой пусть охраняет девицу, я пойду в соседнюю комнату, отдохну немного. После коньяка в сон потянуло. Разбудишь, как Старикова доставят. Все!

Входя в соседнюю комнату, обернулся:

– А ловко она тебя, Крюгер, купила, в последнем броске все же достала!