– А на хрен он тут нужен? Париж приелся?

– Да вроде в нашей школе желает поучиться… может, язык подтянуть…

– В какой школе, Геныч? – вклинился Женёк, потирая ноющий бок. – Он здоровый уже мужик! Ты посчитай, ему ж, наверное, лет восемнадцать?

– Это как так? – не понял Макс. – Вашей Драконихе тридцатник же был, да? Значит, пацану лет десять-двенадцать, никак не больше. Или это приёмыш?

Вот сука! Что ж я лох-то такой? И Жека тоже – мог бы и не заниматься здесь подсчётами. Макс, конечно, свой пацан, вот только это не наша тайна. Когда-то в погоне за секретами мы с Жекой с дуру впёрлись в чужую жизнь, очертя голову, разворошили осиное гнездо и едва не поплатились этими самыми дурными головами.

– А-а… ну да, – забормотал Жека с видом виноватого кота, насравшего мимо лотка. – Это я что-то загнался… обсчитался.

– Во, смотрите, – надеясь спрыгнуть с неудобной темы, я киваю в сторону подиума, где, всё же вскарабкавшись на шест, в непристойной позе вращается обнажённая девочка. – А всё-таки она вертится!

И, сделав глубокий вдох, в этом душном воздухе, нашпигованном алкогольными парами, потом и адской смесью духов… я услышал дразнящий аромат… Как порыв весеннего ветра – свежий, слегка горьковатый и вызывающий нервный озноб. Такой отчего-то знакомый…

Этот одуряющий запах раздражает ноздри, кружит голову и пробуждает необузданные первобытные инстинкты.

Шум толпы стал казаться лишь приглушённым жужжащим фоном, в котором растворились голоса друзей, оставляя меня наедине с нежданным наваждением. Окутанный незримой дымкой феромонов, я жадно вдыхаю запах самки и, кажется, способен найти её даже в кромешной тьме. Свет софитов бьёт по глазам, и на мгновение я зажмуриваюсь, ведомый звериным чутьём. А в следующий миг не могу поверить, что так быстро нашёл её.

Нет, не так – я не верю, что нашёл именно то, что искал, поэтому ещё продолжаю озираться по сторонам. Но всё не то – будто толпа скунсов вокруг. С недоверием и разочарованием я вновь возвращаюсь к своей странной находке и встречаю её недобрый взгляд. Мелькающий свет раздражает зрение и не позволяет определить цвет глаз, но эту привычку закусывать губы, этот вздёрнутый подбородок я совершенно точно уже встречал…

Перекрёстные лучи пробежали по золотым волосам и, осветив лицо девчонки, обнаружили маленькую родинку над губой. У её сестры Александрии такая же. Твою ж мать! Охотница за горячими кадрами! Теперь я вспомнил этот аромат. Осознание беспощадно нокаутирует – да почему она? Так, наверное, мог бы озадачиться взмыленный и возбуждённый конь, прискакавший спариваться и обнаруживший вместо потёкшей кобылы сердитого зайца. Что с ним делать-то, а?

Как его там зовут?.. Её то есть – всезнайку, недавно открывшую мне суровую правду о птицах. Чёрт, с именами у меня просто беда. Хотя… оно мне надо? Вот только этот запах никуда не делся, и мне хочется зажать нос и свалить подальше. Златовласка, чтоб её, маленькая обманщица! Сейчас, без своих смешных косичек и бесформенной футболки, она выглядит иначе. Я бы сказал, кардинально по-другому. Тонкая, как балерина, и даже – вот уж не ожидал! – с заметными выпуклостями в области груди.

Да задраться в пассатижи – о чём я думаю, разве ж это выпуклости?! Стоп! Это всё мой обострённый нюх и коварство малолетней писюхи, расплескавшей свой экзотический букет, ввели меня в заблуждение. Понятно, что пара недозревших персиков не делают эту фитюльку взрослой… но наверняка вполне достойной внимания каких-нибудь неискушённых недорослей.

Впрочем, в компании неоперившихся щенков она сейчас и пребывает. Я внимательно просканировал эту команду – кроме всезнайки, ещё какая-то бледная деваха и три балбеса. Самый длинный непозволительно тесно жмётся к Златовласке, но, похоже, она не против. И да – Кирюха вроде говорил, что у неё свидание. Интересно, а он хоть знает, по каким заведениям таскается эта пигалица? А Айка куда смотрит? Они там вообще за этой мелочью не следят?