Ее положение можно было представить как математическую задачу, не имеющую решения. Если она поможет инженеру осуществить его миссию, тому достанется честь и государственная пенсия на блюдечке с золотой каемочкой. А ей, знающей чего не положено, – выстрел в затылок.

Если, наоборот, поспособствовать его провалу, то инженеру светит позор, увольнение и куда более скромная пенсия. А ей самой – все тот же выстрел в затылок.

Если коротко, то надежды уравнение не сулило. Единственное, что оставалось Номбеко, – это лавировать, иными словами, делать все, чтобы никто не узнал, что инженер – пустое место, и в то же время по возможности затягивать реализацию проекта. Конечно, это не защитит ее от пресловутого выстрела в затылок, однако чем позже он грянет, тем больше шансов, что прежде произойдет что-нибудь еще, вроде революции, или бунта сотрудников, или другого столь же маловероятного события.

Если она до тех пор сама не найдет выход.

В отсутствие других идей Номбеко, улучив момент, садилась у окна библиотеки и наблюдала за происходящим у ворот. Она подходила к окну в разное время суток и отслеживала распорядок и поведение охраны.

Так, она сразу отметила, что каждую въезжающую и выезжающую машину обыскивает охрана с собаками – за исключением машины самого инженера. А также руководителя рабочей группы. И обоих агентов МОССАД. Все четверо, очевидно, были выше подозрений. К сожалению, у них и гаражные места были получше. Можно, скажем, пробраться в большой гараж, забраться в багажник – где тебя и застукает охранник с дежурной собакой. Натасканной сперва кусать, а уж потом спрашиваться хозяина. Но в маленький гараж, к машинам высокого начальства и их багажникам, оставлявшим шанс выжить, Номбеко доступа не имела. Ключ оттуда был из тех немногих, что не хранился в шкафчике, за который она отвечала. Инженер пользовался этим ключом каждый день и потому носил при себе.

Другим наблюдением Номбеко стало то, что чернокожая уборщица во внешнем контуре беспрепятственно выходит за границу базы всякий раз, когда надо опорожнить зеленый мусорный бак, стоящий у внутреннего двенадцатитысячевольтного ограждения. Происходило это через день и очень обнадеживало: Номбеко не сомневалась, что на самом деле уборщица такого права не имеет, но охранники смотрят на это сквозь пальцы, лишь бы не выносить свой мусор самим.

В результате родилась смелая мысль. Через большой гараж можно незаметно подобраться к зеленому баку, залезть внутрь и таким образом попасть за ворота – в мусорный контейнер снаружи базы. Мусор негритянка выносила строго в 16.05, раз в два дня, и неизменно оставалась в живых потому, что сторожевых собак отучили рвать эту чернокожую без спроса. Зато они всякий раз недоверчиво обнюхивали сам бак.

Значит, собак надо где-то на полдня вывести из строя. Тогда, и только тогда у безбилетной пассажирки останется шанс выжить. Придется подсыпать им чуточку яда в еду.

Номбеко посвятила в свои планы китаянок, раз уж те отвечали за кормежку охраны и всего сектора G. Включая людей и животных.

– Нет проблем, – заявила старшая сестра, едва зашла об этом речь. – Мы как раз специалисты по отравлению собак, все три. Ну, по меньшей мере две.

Номбеко уже давно не удивлялась ни словам, ни поступкам сестричек, но тут удивилась. И попросила рассказать подробнее, иначе это не даст ей покоя всю оставшуюся жизнь. Сколько бы времени ни занял рассказ.

Оказывается, прежде чем сестры и их мамаша занялись прибыльным контрафактным производством, мама держала собачье кладбище близ Западного Парктауна – белого пригорода Йоханнесбурга. Бизнес шел ни шатко ни валко, собаки в этом районе получали такое же качественное питание, как и люди, так что на тот свет не торопились. Вот мамаша и надумала, чтобы старшая сестра и средняя сестра разложили отравленный собачий корм по паркам, где белые спускают своих пуделей и пекинесов с поводка (младшая была тогда еще совсем маленькая и могла сама угоститься собачьим кормом, если бы до него добралась).