Попробовать наступить?

Врач поднимет флакон раньше, чем я успею. К тому же у меня тканевая подошва, а не подковка каблука…

Я по наитию делаю нечто неожиданное. Я резко тяну из окружающего пространства магию, концентрирую в руке шар, заряженный всей моей злостью на разворачивающийся вокруг меня фарс, на мамину глухоту, на собственную беспомощность.

Шар наливается зеленовато-болотным светом, и я швыряю его. Разлетаются шипящие искры. Одна падает мне на тыльную сторону ладони и кусает. Я касаюсь ужаленного места, тру и с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как шар взрывается, и разлетаются осколки. Отрава остаётся лужей на полу.

На всякий случай я повторяю удар, но теперь моя цель не флакон, а сама микстура.

— Карин…

— Юная госпожа магиня? — в голосе врача чудится что-то похожее на уважение если не ко мне, то к моей силе.

Я смотрю с вызовом.

— Я. Сказала. Что не буду пить эту дрянь.

— Ты… Карин, как вульгарно! Кто тебя этому научил?! Ужасно…

Насколько я знаю, Берт прошёл начальный курс, а я сейчас показала что-то похожее на боевую магию. Совершенно не женственно, и… Мама правильно говорила — какой мужчина согласиться взять в жёны девушку, которая будет уступать в силе. Разве она будет его слушаться, уважать?

Я слушалась…

Я была сильнее, но я слушалась!

Мои представления о жизни дают очередную трещину.

Но сейчас не до рассуждений об отношениях между мужчиной и женщиной.

— Да, я магиня, — отрезаю я. — Мама, тебя не затруднит проводить господина доктора?

Я сейчас непозволительно груба. Фактически, я говорю врачу убираться, но… Я не чувствую за собой вины. Не тогда, когда меня чуть не напоили ядом. Я сверлю доктора взглядом, и он, склонив голову, отступает.

Мама приглашающе указывает ему на дверь и одновременно взглядом отсылает сеньору Таэр и попару горничных.

— Всего доброго, юная госпожа.

— И вам, господин.

Все выходят.

Я смотрю на закрытую дверь. Сейчас мама проводит врача, вернётся, и…

И ничего хорошего не будет.

Почему ради того, чтобы прожить больше трёх лет, я должна воевать с родными людьми?! Абсурд же! Я не хочу воевать. Я хочу петь и учиться магии! Собственно… А зачем воевать? Мне надо делать то, что я хочу и не делать того, чего я не хочу. Логично же!

Я сбрасываю халат и ночную сорочку, натягиваю простое дневное платье. Выбираю то, которое могу застегнуть сама.

Я обратно достаю купюры, прячу в декольте.

Отказаться от грошей? Вот везёт мужчинам, у них есть карманы!

У меня карманы тоже есть, но в фартуке, который предназначен только для ношения дома и только для занятий рукоделием…

Кто сказал?!

Я открываю комод, дёргаю все ящики подряд. Фартук нахожу в последнем. Конечно, где бы ещё. Я задираю подол, одновременно складываю фартук нагрудником вниз. Мне ведь не нужно надевать его “правильно”, мне достаточно затянуть пояс и воспользоваться карманами. Я делю гроши на две части, ссыпаю каждую в карман, а затем одёргиваю юбку и обуваюсь.

Быстрый взгляд в зеркало — ничего не торчит?

— Карин, что ты делаешь?!

Слишком долго провозилась.

Я опоздала, но всё равно завершаю уличный наряд аккуратной шляпкой.

— Мама…

— Карин, девочка моя, ты обезумела.

— Я проснулась. Мам, я понимаю, что ты меня не услышишь, но я хочу быть честной. Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить долго и счастливо.

— Карин, мы с папой тоже хотим, чтобы ты жила долго и счастливо.

— Помнишь, ты рассказывала, как в детстве ненавидела клубнику, а тебя заставляли её есть? Из лучших побуждений, чтобы ты была здорова и счастлива, а тебе от клубники становилось дурно? Ты чесалась и иногда покрывалась красными пятнами. Разве ты не говорила своим родителям, что клубника вредит тебе? А что они? Они продолжали заставлять тебя её есть. Из лучших побуждений причиняли тебе страдание. Мам, Берт для меня такое же страдание, как для тебя — клубника. Понимаешь?