Глупо дергаться я не стала, чтобы не доставить ему удовольствия, показывая свою реакцию, а она была – и ох какая бурная, – и не стать посмешищем на глазах у девушки.

Едва она двинулась по коридору, я выпростала руки из ладоней Максима и твердо сказала:

– Не надо меня лапать. И называть своей девушкой. И ухаживать за мной не надо. Что это вообще за спектакль? – возмутилась я под конец своей тирады. Ну, как возмутилась? Тихо пролепетала в свойственной мне манере, не кричать же на весь вагон.

Максим вскинул брови и улыбнулся, как будто его позабавила моя реакция. Склонившись ко мне, он приблизился так, что его лицо оказалось напротив моего, глаза в глаза.

– Никакой не спектакль. Просто хочу разрядить обстановку перед серьезным разговором.

– Зачем он нужен, этот серьезный разговор?

– Чтобы прояснить массу вопросов, которые остались между нами.

– Между нами нет ничего. И прояснять нечего, – отнекивалась я.

– Ты ошибаешься. Нам всем нужно собраться и обсудить, как жить дальше. Все-таки мы одна семья, – совершенно серьезно заключил он и посмотрел на меня в ожидании реакции.

А я опешила. Семья? Он же действительно хочет помириться с отцом. Но что это значит? Мы будем постоянно видеться? Или это разовая акция с целью меня достать?

– Максим, честно, я не имею права вмешиваться в ваши с отцом отношения… но всё это странно… ты и я… Как мы будем общаться? Я не понимаю. После… всего…

– Ты так боишься облечь в слова случившееся. Позволь я сделаю это за тебя. Я подверг тебя серьезному испытанию, использовал, унизил. Я не намерен делать вид, что ничего не произошло. Не принимай на веру мой сегодняшний образ шута. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину. И буду просить прощения, пока не получу его, – ласковым баритоном он нежно шептал мне почти на ухо, заставляя помимо воли поддаваться его влиянию.

– Но зачем тебе это, Максим? Я не понимаю, – продолжала недоумевать я, наблюдая за переменами в лице Максима. Шутливость сменилась полной сосредоточенностью.

Он говорил проникновенно, и мое глупое сердце рвалось поверить, но за всем этим стояло что-то еще. Те его признания, которые простирались за пределы извинений человека перед человеком. Признания мужчины в своих чувствах. Но, если он заговорит о них, я сгорю тут же, на этом самом месте, от смущения, от взрыва собственных долго сдерживаемых чувств. Выдам себя.

И какой же глупой я окажусь, когда он, получив долгожданное прощение, помашет ручкой и с чувством исполненного долга понесется к своей невесте-модели. Я обязана ему помешать!

– Хорошо! Мы поговорим. Но сначала вы разберетесь с отцом. И потом, когда мы всё выясним, договоримся, чтобы никогда не пересекаться.

– Прямо никогда-никогда? – Максим снова перешел на шутливый тон, и в его глазах заискрились лукавые огоньки.

– Ну разве что по большим праздникам. Юбилеи, Новый год…

– А Пасха, Восьмое марта? Весь список я могу получить?

– Ты смеешься, да? – обиделась я, не понимая, как он может веселиться, тогда как на моих нервах, как на струнах, впору играть симфонию.

– Нет, Тая, я никогда еще не был настроен так серьезно, как сейчас, – проникновенно начал Максим, но его речь прервал телефонный звонок, а когда на экране высветилась фотография звонящего, а я ее увидела, на меня обрушилось одновременно два воспоминания, которые слились воедино.

Подслушанный разговор между тремя моделями и Максим в обнимку с его девушкой. Беременной девушкой, скрывающей от него ребенка.

12. Глава 12

Максим

Взгляд Таи упал на экран звонящего смартфона, который надрывался на соседнем рядом со мной сиденье. Тая же расположилась напротив, в другом ряду.