Погружённая в свои грустные мысли, я застыла перед очередной картиной. Глядя прямо перед собой, даже не замечала прелести данного полотна, а ведь именно этот холст только недавно вернули в Эрмитаж после долгой реконструкции.

- Интересная работа… - услышала я знакомый бас слева от себя.

- Что… простите? – возвращаясь к действительности, спросила я.

- Прошу прощения, Анна Сергеевна. Я заметил, что вам очень понравилась картина Джулио Романо. Хотя, готов признать, что после работы реставраторов холст действительно заиграл новыми красками, – как истинный ценитель художественного творчества умозаключил Павел. – Но вам не кажется, что при взгляде на «Любовную сцену» чувствуешь себя «старухой»?

Перевожу взгляд от картины на Пашино лицо. Тот с невозмутимостью рассматривает картину и даже не глядит на меня.

- О чём ты? При чём здесь «старуха»? – переспрашиваю я.

- Я о той старухе, что так нагло подсматривает за молодыми людьми, – объясняет Макаров.

Возвращаю свой взор к полотну и только сейчас понимаю, что «старуха» - эта та самая подглядывающая служанка, что автор изобразил на полотне. Перевожу взгляд на полуобнажённых мужчину и женщину и немного смущаюсь. Художнику удалось не только прекрасно передать красоту мужского и женского тела, от картины за версту исходила чувственная сексуальность, еле граничащая с развратностью.

- Заметьте, как замечательно мастеру удалось изобразить красоту человеческого тела, – продолжал Павел.

- Тебе нравятся рыжие женщины? – сама не знаю почему, брякнула я.

Паша перевёл взгляд своих насыщенно голубых глаз на меня. Его губы вытянусь в тонкую линию. Глядя на его стальной профиль, мне почему-то захотелось вдруг испариться.

- Нет, – после пятисекундного раздумья выдаёт он. – Рыжие женщины меня не привлекают.

- А какие привлекают? – прежде чем успеваю подумать, срывается с моих губ.

- Прекрасные блондинки, – обжигая меня своим горячим взглядом, ухмыляется он.

Ну вот опять! Что за чертовщина? Ведь спокойно разговаривали, а теперь… В своём воображении я уже рисовала себе сюжет картины Джулио Романо, только с главными героями в лице себя и этого красивого великана, что сейчас так пристально вглядывался в мои глаза. Уверена, что в его представлении мы уже зашли дальше, чем «любовники», изображенные на холсте. Я почувствовала, как его большие тёплые ладони легли на мою талию, после чего он притянул меня к себе. Приподняв указательным пальцем мой подбородок, и взглянув в мои, то ли удивлённые, то ли испуганные глаза, нежно прошептал:

- Как вы думаете, Анна Сергеевна, что ждёт «любовников» впереди?

- Не… не знаю… - шепчу я в ответ, уже не понимая, о каких «любовниках» идёт речь.

- Наслаждение, Анна Сергеевна… Их ждёт великое, ни с чем не сравнимое наслаждение…

* * *

Как я могла позволить себе, так забыться! Покорно стоять и наслаждаться его объятьями, млеть от его низкого голоса и откровенно желать его поцелуев… От прилюдного поцелуя меня спас вовремя завибрировавший телефон в моей руке. Как же вовремя! Звонок от отца спас мою репутацию, которая висела на тоненьком волоске, грозясь вот-вот оборваться. Кроме нас с Макаровым в залах Эрмитажа находилось по меньше мере человек пятнадцать из группы 511, у которых я, к слову сказать, преподавала лекции. Три года ни одного замечания, ни одного косого взгляда, слова за спиной, а теперь, без всякого стыда и зазрения совести стою и обнимаюсь со своим студентом. И ведь никому потом ничего не докажешь.

Конечно, отношения между студентами и преподавателями иногда случались, всё-таки все мы уже взрослые люди. Но, как правило, общественность такие моменты не оставляла без внимания и была крайне негативно настроена на такие «романы».