глядит из-под слабеющих ресниц.
На сгустки и клубы белёсой пыли,
осевшей на деревья и на птиц,
на лица зданий и отживших клёнов.
И нет уже различий и границ
меж храмами Парижа и Поклонной.
Настало время:
Ангел вострубил,
и сделались смятения и смуты.
И скоро, скоро грозный Гавриил
сочтёт твои последние минуты.
Настало время:
всё вернулось вспять,
всё умирающее или неживое,
и никого на помощь не позвать,
и грудь земли под пыльною травою.
Восстала рать.
Пред ней – другая рать.
Они сошлись, разя, в последней битве.
И солнце не спешило догорать,
и люди становились на молитву.
Всё это было.
Было?
Но когда?
Я помню крики боли и страданья,
и догорала Божия Звезда,
и ни следа, и ни воспоминанья…
Всё это было или будет впредь —
земли сырой оплавленные комья.
Всё умерло.
И только умереть
не смог один, который это помнил.
«Отщебетали в парках птицы…»
Отщебетали в парках птицы,
но город требует поэм.
И по столице след искрится
пахучих белых хризантем —
тотем не для богатых нищих
и не для нищих богачей.
И в подворотнях ветер ищет
мерцанье трепетных свечей.
Ключей от рая не отыщешь.
Но почему же там и тут
в часовню старого кладбища
молиться странники идут.
Падут снежинки на дорогу
неразрешённых мной проблем,
но след людей, идущих к Богу,
в благоуханье хризантем.
«Покровский отблеск октября…»
…И кто-то камень положилЕму в протянутую руку.М.Ю. Лермонтов
Покровский отблеск октября,
разлив кленового заката,
и мысль о том, что прожил зря
всю эту жизнь, уже чревата.
Уже чревата бытиём
под звук унылой депрессухи.
И солнца луч пронзил копьём
в лесу клубящиеся слухи
о том, что будет и чему
уже совсем не приключиться.
И весь октябрь опять в дыму,
как искалеченная птица.
Я долго думал и гадал,
кружил в лесу, подобно звуку,
и вдруг последний лист упал
в мою протянутую руку.
«За узорным зелёным болотом…»
За узорным зелёным болотом
стерегут тишину камыши.
Просыпается давнее что-то
в закоулках уснувшей души.
Раньше пелась молитва, как песня,
и ласкали крылом облака,
а теперь по заснеженным весям
ни огня, только чахлый закат.
Но в безверье и бездорожье
я храню, словно тайну, следы
удивительной,
невозможной
золотой Вифлеемской звезды.
У входа в Иерусалим
Бдите и молитеся, яко не весть,
в кий час Господь ваш приидет.
(Мф. 24:42; Мк. 13:33)
Сижу у врат, презревши плоть,
от лета и до лета.
Не знаю я, когда Господь
пройдёт дорогой этой.
Я пролил здесь немало слёз,
в стране чужой безвестной.
Не знаю я, когда Христос
пройдёт в свой Храм Небесный.
Смогу ли я Его узреть
среди толпы гудящей,
иль суждено мне умереть
таким, как есть, пропащим.
О, Боже! Милостивым будь
мне грешному. И всё же,
о, Боже, укажи мне путь
каким пройдёшь…
О, Боже!
«Чечня и чеченцы…»
Светлой памяти Св. Евгения Родионова посвящается
Чечня и чеченцы…
Кремлёвские споры:
откуда у «духов» взялись АКМ?
Кровавое солнце взошло,
значит, скоро
убийство, резня без вопросов-дилемм.
Из русских ребят, заключённых в зиндане,
чеченские суки терзали не всех,
а тех православных, кто видел в Коране
лишь бред сатанинских телесных утех.
Решили сломать Родионова Женю:
сначала сулили гарем и рубли,
но видел Евгений, что к Богу ступени
идут через Крест…
Только Богу внемли!
Тогда ты услышишь, что было, что будет,
тогда лишь поймёшь тяжкий смысл Бытия.
Евгений подумал:
«Пусть молятся люди
за крест и за русских. Быть может, и я
молитвою к Богу приду и Престолу
смогу поклониться, но крест не сниму!..»
И демоны взвыли на выси и долы —
солдат Родионов не сгинет во тьму!
Ковчег
Жил я, с собой соглашаясь и споря
вплоть до последнего дня.
Церковь, ковчег мой, из мёртвого моря
вынеси к жизни меня.
Сколько вокруг утонуло и тонет