Было бы несправедливо утверждать, что все захватчики не ценили благородство и милосердие, свойственные арабской культуре. Фридрих Барбаросса получил Иерусалим путем заключения соглашений («ни император, ни султан не были фанатиками своих религий» – замечает Рансимен), не пролив при этом ни капли крови. У Золотых Ворот Иерусалима императора встречал кади Шамс ад-Дин из Наблуса. Вот его рассказ: «Когда император, король франков, прибыл в Иерусалим, я сопровождал его, как приказал мне Аль-Камиль. Я проводил короля на аль-Харам аш-Шариф[15], где тот посетил малые мечети. Потом мы отправились в мечеть Аль-Акса, архитектурой которой он восхищался, и к Куполу Скалы. Император был очарован красотой минбара и поднялся по ступеням вверх. А когда спустился, взял меня под руку и потянул обратно в Аль-Акса. Там он заметил одного патера, что хотел с Евангелием в руках войти в мечеть. Рассерженный император принялся ему выговаривать: “Кто тебя привел сюда? Богом клянусь, если хоть один из вас осмелится без разрешения преступить сей порог, велю выколоть глаза ослушнику”. Перепуганный патер быстро удалился. Той ночью я попросил муэдзина не тревожить императора и не призывать к молитве. Однако когда на другой день я отправился к императору, тот спросил меня: “О кади, почему муэдзины не призывали, как обычно, к молитве?”. Я ответил: “Это я им запретил, ради спокойствия вашего величества”. “Не следовало этого делать, – заметил император, – поскольку я остался ночевать в Иерусалиме, прежде всего затем, чтобы послушать ночью призыв муэдзина”».

К сожалению, 10 июня 1190 г. в малой излучине речушки Селиф император Фридрих Барбаросса утонул. По сообщениям очевидцев, воды там было по пояс. Скорее всего, случился инфаркт. С точки зрения медицины, это ничего не меняет. А вот в истории – меняет все. С уходом императора Фридриха исчез шанс на примирение христианства с исламом. Началась эпоха ненависти. Ислам закаменел в отрицании. И даже окончательная победа с полным изгнанием европейцев ничего не изменила. Ведь мусульманский мир убедился, что побежденные ими варвары обустраивают все большие пространства в мире на свой лад. Не прошло и трех столетий, как христиане вытеснили ислам со своей земли, через пять веков пришел конец турецкому могуществу… «В то время как в Западной Европе эпоха Крестовых походов, – пишет Амин Маалуф, – стала началом настоящей революции, как экономической, так и культурной, на Востоке по окончании священной войны наступили долгие века застоя и отсталости. Излишняя впечатлительность, оборонительная позиция, нетерпимость, интеллектуальная бесплодность – эти черты будут только развиваться в исламе по мере развития мировой революции, сталкивая его на обочину. Прогресс – это чужое. Современность – это чужое. Неужели для подтверждения собственной культурной и религиозной идентичности требовалось отвергнуть современность и модернизацию как символы Запада? Или же наоборот, следовало решительно двинуться по пути перемен, даже рискуя потерять собственную индивидуальность. Ни Иран, ни Турция, ни арабские страны не смогли разрешить эту дилемму; именно поэтому мы и сегодня наблюдаем часто резкие скачки от фазы характеризующегося ксенофобией крайнего консерватизма к фазе некритичного принятия западных моделей (…). Мы часто с изумлением обнаруживаем, до какой степени на позицию мусульман, а особенно арабов, по отношению к Западу по-прежнему влияют события, финал которых имел место семьсот лет назад».

Мусульманский терроризм наряду со своей геополитической и экономической обусловленностью еще и уходит корнями в давнюю традицию борьбы против крестоносцев. Две из трех Армий освобождения Палестины носят исторические названия «Хитин» и «Айн Джалут», то есть мест победоносных битв арабов с крестоносцами. Язык политиков стран Ближнего Востока пронизан постоянными, чтобы не сказать навязчивыми, упоминаниями времен Крестовых походов. Еще одна цитата из Амина Маалуфа: «Невозможно отличить прошлое от настоящего, когда думаешь о Дамаске и Иерусалиме, которые сражаются за контроль над Голанскими высотами и долиной Бекаа (…). В атакованном с разных сторон мусульманском мире возникло чувство преследуемого, что у некоторых фанатиков приобретает опасную форму мании (…), и нет ни малейшего сомнения, что раскол между этими двумя мирами датируется временами Крестовых походов, по сей день воспринимаемых арабами, как совершенное над ними насилие». Вот так Римский папа Урбан II породил Усаму бен Ладена. И это вовсе не интеллектуальный парадокс.