Гисти наклонил голову в знак одобрения, и они снова замолчали.

– Скажи, пожалуйста, Смит, ты знаком со студентами, живущими этажом ниже? – вдруг спросил Гисти.

– Как тебе сказать! – ответил Смит. – При встрече раскланиваемся, иногда разговариваем, но близко не знакомы.

– Гм! – пробурчал Гисти, – и правильно делаешь. Не советую тебе с ними сходиться. Собственно, против Монгаузеном я ничего не имею.

– Это который? Худой, бледный?

– Да, против него, повторяю, я ничего не имею. Но дело в том, что нельзя быть с ним знакомым, чтобы не познакомиться с Бэллингеймом.

Смит поднял брови и удивленно посмотрел на товарища.

– Тебя это удивляет? – спросил последний. – По чистой совести тебе говорю, не дай Бог иметь дело с этим господином.

– Да отчего же? Что он пьяница, картежник, хвастун? Ты, кажется, раньше не был так строг к этим людским слабостям?

– Ну, значит, ты совсем его не знаешь. Неужели ты не замечал, что в его лице есть что-то демоническое и гадливое? Стоит мне встретиться с ним, чтобы на весь день испортить себе настроение. По-моему, он или до мозга костей пропитан пороком, или страдает от увеличенной печени. И в то же время он очень неглупый господин. Говорят, он чуть ли не самый способный студент в университете.

– Медик или филолог?

– Восточник. Недавно мой хороший приятель Чиллингфор встретился с ним в Индии. Поверишь ли, он и там сумел акклиматизироваться и приводил всех туземцев в дикий восторг. Они готовы были целовать ему руки, ноги и оказывать божеские почести. С арабами он говорил, как урожденный араб, с евреями на чистом еврейском языке, даже с индусами объяснялся совершенно свободно. В самых диких и пустынных местах Индии, на высоких уединенных скалах сидят закоренелые буддисты отшельники, проводящие жизнь в самосозерцании, стремящиеся добиться вечного покоя в Нирване. Они избегают людей и, если кто-нибудь осмелится приблизиться к ним, плюют ему в лицо. Но мой приятель был очевидцем, как эти фанатики встретили Бэллингейма. Едва он приблизился к ним и успел открыть рот, как они, дрожа всем телом, вскочили со своих мест и пали перед ним ниц. Бэллингейма же такое поведение нисколько не удивило. Он принял это как нечто должное и разговаривал с ними, как повелитель. Не правда ли, нельзя не подивиться таким успехам молодого студента, да еще первокурсника?

– Отчего ты говоришь, что Бэллингейм и Монгаузен – два нераздельных существа?

– Очень просто, Бэллингейм с его сестрой Эвелиной… Мне ужасно ее жалко! Такая красивая, славная барышня и вдруг вручает свою судьбу такому негодяю. Брр! Странная пара! Точно жаба с голубкой.

Смит ехидно улыбнулся и стал выколачивать пепел из своей трубки.

– Однако, как ты откровенно открываешь свои карты! – сказал он. – Никогда не думал, что ты способен завидовать. Теперь я понимаю, отчего ты так не симпатизируешь Бэллингейму.

– Ничего подобного! – ответил горячо его приятель. – Я великолепно знаю эту девушку, и потому не могу равнодушно относиться к такому необдуманному и прямо безрассудному с ее стороны шагу. Ты себе представить не можешь, какой это скверный человек! Да зачем далеко ходить? Вот тебе пример. Ты наверно помнишь его историю с Нортоном?

– Как же я могу ее помнить, если только в прошлом году поступил в ваш университет?

– Прошлой весной мы с большой компанией отправились на прогулку вдоль реки. Ты наверно знаешь эту узкую тропинку. Накануне был сильный дождь, и потому по обе стороны ее стояли целые лужи грязи. Пришлось идти гуськом. Впереди всех шел Бэллингейм и тут-то и отличился. Навстречу нам шла старушка – торговка с большой корзинкой, кажется, яблок. Бэллингейм вместо того, чтобы уступить ей дорогу, без всякого стеснения толкнул ее с тропинки в грязь. На что Нортон, всегда очень спокойный человек, но и тот возмутился таким подлым поступком. Он заметил это Бэллингейму, последний ответил ему дерзостью, слово за слово, и дело кончилось дракой. Нортон отдул Бэллингейма и с тех пор они сделались злейшими врагами. Однако уже одиннадцать часов, мне пора домой!