Тео нащупала ладонью горячую полную руку, уперлась в нее и попыталась подняться. Тело не слушалось, лежало, чужое и тяжелое, но Мэри была рядом — и Мэри действительно помогла. Один мягкий рывок, и вот Теодора уже не лежит, а полусидит, опираясь спиной о гору подушек.

Теперь она хорошо видела свое тело. Даже под одеялом было очевидно — Тео похудела раза в два. Или даже в три. В любой другой ситуации она бы обрадовалась такому неожиданному везению, но теперь крохотное легкое тельце вызывало суеверный ужас.

Это было не ее тело.

Ее

Не ее.

Тео медленно подняла руку. Ладонь казалась чужой и странной, незнакомой, словно наследие марсианской цивилизации. Она не узнавала эти пальцы. Слишком тонкие, слишком прозрачные, с правильными удлиненными лунками ногтей. У Тео были не такие ногти. Ведь не такие же?

Или такие?

— Дайте мне зеркало, — хриплым шепотом попросила Тео.

— Госпожа, ну что вы, ну зачем вам… Давайте лучше бульончика покушаем, с греночками, какао выпьем… — зачастила Мэри, нервными движениями поправляя на приставном столике посуду.

— Зеркало. Пожалуйста, — Тео вложила в голос всю твердость, на какую была способна. Служанка сникла и медленно, нога за ногу поплелась к комоду.

— Вы же болели, госпожа. Похудели, побледнели… Может, сначала покушаем, умоемся, я окошко открою — воздухом подышим… А потом уж и на себя поглядите! — Мэри держала в руках резную рукоять зеркала, словно убийца — нож.

— Нет. Сначала зеркало, а потом… еда, — Тео не смогла заставить себя произнести бесформенно-младенческое «покушаем».

— Ох, госпожа…

Мэри медленно, нехотя подняла круглое зеркало — и Тео вдруг стало страшно. Что она увидит там, за стеклом? Кто притаился в тусклой, призрачной глубине, расчерченной темной сетью отслоившейся амальгамы?

Тео жалела о том, что попросила зеркало. Но было поздно. Она заставила Мэри выполнить просьбу, и отступить теперь было непозволительной слабостью. Дрожащей рукой Тео притянула зеркало к себе и наклонилась вперед.

Это была не она!

Не она, не она, неонанеонанеона!!!

Вскрикнув, Тео оттолкнула Мэри и свалилась на подушки, задыхаясь и всхлипывая.

Это была не она!

— Ну что вы, госпожа, ну как же, ну что ж вы… — отбросив проклятое зеркало в сторону, служанка тут же обхватила Тео за плечи, укачивая, как ребенка. — Вот говорила же я: не надо смотреть! А вы заладили: давай и давай. Нельзя вам сейчас расстраиваться, слабенькая вы, чувствительная. Ну подумаешь: похудели, подурнели. Так вы ж болели сколько! Чуть небу душу не отдали! Но сейчас все позади. Вот будете кушать хорошо, порошки пить — те, что доктор прописал, — и мигом красоту вернете! А я еще вот что вам скажу. Нужно молоко с медом и с жиром гадючьим пить. Первейшее средство от немочи. Доктора такого не посоветуют, а я вам говорю: молоко, и мед, и гадючий жир. Оно, конечно, на вкус очень даже дрянь, но помогает исключительно. У меня племянница заболела, доктор только руками разводил — не могу помочь, и все дела. Так сестра знахарку привела, та горшочек с гадючьим жиром достала и в молоко ложку бултых! А потом медом липовым подсластила. Так племянница через два дня с кровати встала, а через неделю на реку белье стирать бегала! Вот такое вот средство! Не то что эти порошки. Я, конечно, ничего дурного про доктора сказать не могу: он вас с того света возвернул, чудо совершил, самое что ни на есть чудо. Но насчет всяких женских слабостей — это, я думаю, знахарка лучше знает. Так что вы не расстраивайтесь, госпожа, не плачьте. Я завтра жиру-то гадючьего принесу, у сестры еще полгоршка осталось…