— Мы не хотим голубей, — наконец-то взяла себя в руки Тео. — Никаких изысков, просто еда. Такое у вас имеется?

— Такого — сколько угодно, — двинула тяжелыми плечами хозяйка. — Только у нас меню нет. Никаких отдельных блюд, заказываете обед набором. Сегодня есть два варианта: один с индюшатиной, второй — со свининой. Что будете?

— Том? — перебросила контрактному мячик разговора Тео.

— Свинина, — выбрал он не колеблясь.

— А мне, пожалуйста, индюшатину.

Невозмутимо кивнув, Вивес двинулась в сторону кухни тяжелыми шагами командора.

— Суровая женщина, — проводила ее взглядом Тео.

— Просто вы… немного не подходите к этому месту, — улыбнулся одними глазами Том. — Вот она и растерялась.

— Она? Это она-то растерялась?!

— Ну да. Не поймет, как благородную даму обслуживать, — теперь Том уже не скрывал улыбку. — Вы ее напугали.

— Ваша еда, — оборвала разговор вернувшаяся с подносом хозяйка. — Уж не знаю, понравится ли вам — но у нас готовят так.

Ошеломленная Тео с ужасом посмотрела на тарелки. Порции были большими. Нет, не большими. Порции были огромными. Еда возвышались над тарелками, словно сугробы над льдами Антарктики. Она истекала паром, сочилась золотыми струйками масла и благоухала, как воплощенный грех чревоугодия.

Теодора осторожно сдвинула в одну сторону горку золотистых обжаренных картофелин, в другую — изумрудную россыпь горошка. Сложная рекогносцировка дала результат, и на тарелке появился крохотный пятачок для маневра. Развернув индюшиную ногу, Тео поддела вилкой красно-коричневую глянцевую корочку. Из-под нее тут же потек прозрачный сок, распространяя одуряющий запах тимьяна, муската и меда. Воровато оглянувшись, Тео отломила корочку хлеба и окунула ее в этот сок. Ужасное нарушение этикета, от которого дражайшая бабушка Альбертина упала бы в обморок… Но что поделать? Иногда человек попадает в ситуацию, из которой просто не существует хорошего выхода.

— Ты никому об этом не расскажешь, — Теодора нацелила нацелила на Тома вилку.

— Никогда, госпожа. Я нем как могила.

Засранец вовсю пользовался преимуществами своей социальной роли, поэтому жрал ребрышки не ножом и вилкой, а предельно вульгарно брал прямо за косточку, обгладывая с нее мясо вместе с хрящами. Остановившаяся в отдалении непоколебимая госпожа Вивес благосклонно наблюдала за этим кошмаром. На гранитной маске лица застыло почти материнское умиление. А Том наворачивал мясо с энергией снегоуборочного комбайна, старательно подбирал стекающий жир пресной пшеничной лепешкой, время от времени забрасывая в рот то перышко лука, то веточку петрушки.

— Как вам моя кухня? — не выдержала наконец госпожа Вивес.

— У-мо-пом-ра-чительно, — с трудом выдохнул Том, отирая испачканный рот рукой. — Просто невероятно.

Порозовев чугунными щеками, хозяйка торопливо ушла на кухню и вернулась с расписным керамическим кувшином.

— Это лимонад, за счет заведения. Я добавила туда стакан вина. Так намного вкуснее, — прошептала она, нависая над тощим контрактным, как дирижабль над мопедом.

Теодору такое поведение удивляло. Нет, приятно, конечно, когда твой труд высоко ценят. Но ежу ведь понятно, что за обед будет платить не контрактный. Да, в новой одежде он смотрелся пристойно — но все равно было понятно, что одежда эта дешевая. Том выглядел как слуга, вел себя как слуга и говорил как слуга. Но госпожу Вивес такие мелочи не интересовали.

— Свинина не пережарилась? — снова забросила удочку чугунная леди. И выудила очередную похвалу.

— Нисколечко. Госпожа Вивес, вы гений. Это самые лучшие свиные ребрышки, которые я пробовал, — искренне доложил ей контрактный.