– Болит что-то… вот здесь, – негромко пожаловался человек собаке, держась за грудь. – Болит сильно… И жжёт, будто там огонь развели…
Пес тревожно заскулил. Прыгнул к Серому, лизнул в лицо – и во весь опор ринулся прочь, точно преследуя ускользающую добычу.
Рыбак оторопело глядел ему вслед. Боль, как видно, не отступала, напротив, становилась сильнее. Серый сполз на песок, по-прежнему прижимая ладонь к сердцу. Он застонал – тихо, сдавленно, сквозь зубы.
– Жжёт… – вырвалось сквозь сжатые губы.
Небо темнело, с разных сторон наплывали тучи – громадные небесные поля, на которых, как верили хегги, боги сеют хлеб, а дождь идёт, когда небожители поливают всходы…
Серый напрягся, застонал уже в голос, встал. Шатаясь, подошёл к самой воде.
– Проклинаю тебя! – выкрикнул вдруг он, грозя кулаком необозримому и необорному простору. – Это ты меня мучаешь, я знаю! Но всё, довольно, больше радости такой я тебе не доставлю, слышишь?! Зови своих рыб и раков, пусть жрут, не могу я больше, не могу, изнутри весь горю!
Он ринулся прямо в прибой; и пришедшая невесть откуда по зеркально-спокойному морю волна накрыла его с головой.
Послышался звонкий, заливистый лай. Миг спустя на берег вылетел пёс, а за ним, подлетая в седле, отдуваясь и браня на чём свет стоит «распроклятую животину», скакал толстяк Миллог.
Пёс и всадник замерли, глядя на четкую цепочку свежих следов, исчезавшую возле уреза воды.
Собака, враз поникнув, села прямо на мокрый песок, задрала морду и завыла.
– Утопился никак… – прошептал мытарь, и лицо его побелело. – Боги превеликие, я же последний, кто с самоубийцей говорил!
Его вдруг затрясло.
– Спасибо, спасибо тебе, пёсик… – Дрожащими руками Миллог бросил псу кусок вяленого мяса, но тот даже не повернул головы. – Так бы не узнал ничего, да и сгинул через мертвяковое проклятье… лихоманка бы одолела, трясучая с костоломкой… А теперь, ежели вдруг тело на берег выбросит… а я его закопаю… беда стороной и обойдет. Ну же, пёсик, давай, давай, нам теперь хозяина твоего искать… Уж прости меня, дурака, что ругался да плетью махал – ты ведь спасти меня хотел, умница!.. До конца дней твоих тебя кормить буду и никакой работой донимать не стану…
Пёс, словно поняв, что ему говорят, внезапно перестал выть, вскочил и побежал вдоль берега. Пыхтя, толстяк повернул коня и поскакал следом.
8. Интерлюдия 3 Роковая Гора
Мордор, 10 августа 1724 года
По сравнению с дорогой к Минас-Тириту, поход хоббита и гномов в страну Тени протекал безо всяких происшествий. Оно и понятно – орки и другие племена, некогда служившие владыке Барад-Дура, обосновались вокруг внутреннего моря Нурнен, там, где земли оправились от зла, а здесь, в северо-западном углу, где сходились острые гребни Чёрных и Изгарных гор, Эфель Дуат и Эред Литуи, лежала каменная пустыня, как в последние дни владычества Багрового Ока.
Друзья оставили за спиной развалины башни Кирит Унгол; Малыш заикнулся было, что он не отказался бы поискать вход в логово Шелоб, но ему едва не надавали тумаков.
От перевала хоббит и гномы повернули на север, повторяя путь Фродо и Сэма – по остаткам старого орочьего тракта, тянувшегося вдоль восточных склонов хребта.
Это поистине была страна Тени. Несмотря на август месяц и яркое безоблачное небо, из-за любого камня так и норовил выползти какой-то подозрительный туман. По обе стороны дороги, пришедшей за века в полный упадок, путникам то и дело попадались выбеленные временем черепа, явно нечеловеческие – слишком внушительные челюсти, слишком низкие и покатые лбы, слишком крупные клыки.