Экспат подобрал винтовку, а потом осторожно, не высовываясь из-за укрытия, пополз к Залыгину. Брюки на коленях мгновенно намокли, руки покрылись грязью, но сержант упрямо двигался к товарищу, не обращая внимания на эти маленькие неудобства. Грязь – не кровь.

Один раз он все-таки рискнул и чуть-чуть приподнялся, выглянул и кинул быстрый взгляд наверх – не подбираются ли к ним враги. Немецкий пулеметчик тут же саданул по нему короткой очередью, и экспат торопливо юркнул обратно за дерево. Нет, вроде бы пока никто не торопится спускаться к ним в овраг. Интересно, кстати, почему? Ждут подмогу из аэродромной охраны? В принципе логично, зачем рисковать, когда можно немного потерпеть. Зато потом, вместе с товарищами, задавить русских – дело нескольких секунд. Пулеметчик прижмет к земле, а пехотинцы под прикрытием его огня подберутся поближе и забросают гранатами.

Так, и что тут у нас? Ага, похоже, политрука задели дважды – одно темное пятно расплывалось на шинели на правой руке, а второе – чуть пониже лопатки. Григорий аккуратно перевернул Залыгина. Да, похоже, отвоевался особист. Лицо белое, дыхания не слышно, глаза неподвижно смотрят в небо. Прости, товарищ. Надо же, вроде и знакомы всего ничего, а в душе больно стало.

Сержант бережно опустил тяжелое тело на землю. Подумал, отложил винтовку и взял себе автомат политрука. В нынешней ситуации с ним сподручнее будет, все-таки покомпактней. Жаль, запасных магазинов нет. С боеприпасами в отряде вообще дело обстояло худо. Григорий вздохнул. Умирать не хотелось до зубовного скрежета, но и сдаваться в плен душа тоже не лежала.

Вдруг в той стороне, где располагался аэродром, раздался сильнейший взрыв. Экспата точно огромная рука приподняла над землей, а потом небрежно швырнула прочь. Чтобы уже в следующую секунду снова подбросить вверх – последовал новый взрыв. И еще один. И еще.

«Ух ты, значит, Рыбаков с Евграшиным все-таки сумели привести в действие заложенные мины, – молнией проскочило в голове понимание изменившейся кардинально обстановки. – Так, пока немцы не очухались, нужно попытаться сбежать. Наверняка сейчас пулеметчик отвлекся. Ну а если нет…»

На аэродроме продолжало что-то взрываться, но уже значительно тише. Григорий рискнул встать на ноги и помчался по едва различимой тропинке сломя голову. Внутри его обжигал ледяным холодом дикий страх, что вот сейчас пулемет выплюнет новую порцию свинца и все закончится. Но сержант упрямо бежал, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, ловко перепрыгивал через коряги и пеньки, стараясь еще, по возможности, и делать резкие повороты, чтобы сбить прицел пулеметчику.

А тот по непонятной причине все не стрелял. Дивин, правда, не расстраивался от этого. В его теперешнем положении каждая секунда была на вес золота, равно как и каждый шаг. Сержант раненым кабаном прорвался через заросли какого-то колючего кустарника, птицей взмыл по склону оврага и… кубарем полетел по земле от коварно подставленной чужой ноги.

Земля и низкое серое небо несколько раз поменялись местами, а потом экспат со всего размаха приложился спиной обо что-то твердое и взвыл. В глазах сначала потемнело, но затем ослепительно вспыхнул настоящий салют разноцветных искр.

– Куда собрался, служивый, воевать-то кто за тебя будет? – насмешливый голос пробился сквозь пелену боли.

Рыбаков? Но откуда он здесь взялся? Григорий с трудом открыл глаза. Ухмыляющийся пограничник стоял над ним в расслабленной позе. В руке он держал большой угловатый пистолет.

– Здоров ты бегать, сталинский сокол, – добродушно сказал Рыбаков. – Еле-еле за тобой угнался. И то только потому, что у тебя в овраге тропинка петляла, а я поверху напрямик срезал.