Мы проговорили около получаса, а потом у него начались неполадки с сетью. Утром он снова написал мне, а вечером – позвонил. И вот мы общались уже около часа.

– Значит, теперь ты – фаталист? – Я налила в кружку молока и поставила его греться в микроволновку.

– Как глава из романа Пушкина?

– Не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, что это написал Лермонтов, и кто такой фаталист. Сегодня утром ты прислал мне стихотворение Мандельштама. – Я была порядком удивлена эрудированности Ильи, потому что мужчины, которых я знала, любили только рэп и знать не знали ни одного стихотворения великих русских поэтов.

– Серьезно? Лермонтов? – удивленно произнес Илья. – Отвечаю, что всю жизнь думал, будто это был Пушкин! А на счет стихотворения – оно просто попалось мне в ленте. Я неотесанный болван, и тебе придется с этим смириться. – Я абсолютно не понимала, шутит этот человек или же говорит правду. Интересно, его близкие тоже всегда пребывают в непонятках, говоря с ним?

– С болваном я бы не общалась так долго, – сказала я, достав пакет с пряниками и выложив несколько штук на тарелку.

– Ты мне льстишь. – По тону Ильи было понятно, что он улыбается. Интересно, как он выглядит в реальности?

Придерживая телефон плечом, я взяла молоко, тарелку с пряниками и переместилась на диван.

– Что делаешь? – задал вопрос Илья.

– Сижу на диване и пью, – сказала я, утаив информацию про поедание пряников на ночь.

– Вино?

– Молоко.

– Ого, везет! У нас тут такого богатства нет. Миллион бы отдал за стакан молока!

– Там – это где? – полюбопытствовала я.

– Нам нельзя сообщать такое гражданским, – тон Ильи изменился, стал более серьезным и немного грустным.

– Даже намекнуть не можешь?

– Нас прослушивают.

– Тогда передаю привет прослушивающим! – весело произнесла я. – Какая у вас там погодка? Не устали подслушивать?

– Погодка жаркая. От прослушки уже болят ушки, – изменив голос на тоненький и писклявый, произнес Илья.

Я искренне и громко рассмеялась. Илья тоже хохотнул.

– Значит, ты там, где жарко, – заключила я, откусив кусочек от пряника.

– Возможно, – лукаво ответил он.

– Твоя мама сказала, что ты военный, – чуть тише сказала я, сжимая кружку с молоком. – Но ты ведь не просто военный, да? Вернее, ты не простой военный.

На несколько долгих мгновений воцарилась тишина, и я подумала уже, что у Ильи снова проблемы со связью, но внезапно он так же тихо ответил:

– Я – миротворец.

– Ого…

– Удивлена?

– Ну, не прям удивлена… Я как бы знала, что ты не просто парень с соседнего района и сын маминой подруги. Но чтоб миротворец… – Я сделала глоток молока и задала новый вопрос: – А тебе разве можно такие признания делать?

– Нет, конечно. Теперь меня подвергнут дисциплинарке, – вздохнул Илья.

– Что? – Я чуть не подавилась молоком.

Илья снова вздохнул.

– Зачем ты это сказал? Совсем что ли глупый?! – принялась я отчитывать его.

– Я же говорил, что болван. Забыла? – Голос Ильи чуть повеселел, но я не обратила на это внимания, волнуясь за то, что теперь ему грозит какое-то наказание.

– И что тебе сделают?

– Отберут телефон, запрут на несколько суток где-нибудь, – поведал Илья. – Потом будет разбирательство, дисциплинарное взыскание, отстранение, понижение в должности…

– О, боже… – Я отставила кружку в сторону и принялась от досады покусывать ноготь на большом пальце правой руки, безжалостно убивая свой маникюр.

– Не смогу больше с тобой общаться, разумеется. Будешь грустить?

– Я, скорее, буду винить себя за то, что вынудила тебя рассказать, кто ты такой, – честно призналась я.

– А скучать не будешь?