Но не только этим одинокая наездница привлекла внимание стоявшего на утесе всадника. Разгоряченная скачкой, в мужском седле, с растрепавшимися белокурыми волосами, она являла собой действительно впечатляющее зрелище. Из-под темной юбки выбивались белые кружева, легкие, как морская пена, летевшая из-под копыт ее лошади вперемешку с песком. Заметив, что она замедляет бег, всадник направил своего коня в ее сторону.

Ахиллес фыркал и встряхивался, и Хелена не могла понять, чье дыхание глухими толчками отдается у нее в ушах, ее собственное или старого, уже тугого на ухо мерина. Он бешеной скачки и холодного северного ветра у нее слезились глаза, хотя причин для слез и без того было достаточно. Она отпустила вожжи, чтобы вытереть тыльной стороной ладони мокрые щеки, и почувствовавший свободу Ахиллес перешел на спокойный шаг, а потом и вовсе остановился, чтобы набрать воздуха в усталые легкие. Хелена не возражала. Она печально смотрела на море. Его монотонный гул сопровождал ее всю жизнь. Он был связан с ее первой родиной, Грецией, с отцом и матерью, какими она их помнила с детства.

Однажды холодной январской ночью все изменилось. Артур и Целия были в театре, после которого собирались на званый ужин. Однако после второго акта Целия пожаловалась на плохое самочувствие, и супруги отправились домой. На Бродвик-стрит они взяли извозчика. Был сильный снегопад, и дома с украшенными лепниной фронтонами стояли как сахарные, а улицы были словно устланы белым бархатом. Кто знал, какую опасность таит он под собой? На ступеньках Целия поскользнулась и, как ни старался Артур ее удержать, упала. Последствия были ужасны. Лишь только верная Маргарет, повсюду сопровождавшая Целию со дня побега из родительского дома, стала раздевать ее на ночь, начались схватки, на четыре недели раньше срока.

Хелену разбудили и, спешно завернув в одеяло, отнесли к сестре кухарки, проживавшей в двух кварталах от их дома, чтобы девочка не слышала душераздирающих криков своей матери. А когда над заснеженным городом забрезжило утро, Артур Лоуренс стал отцом очаровательного мальчика и – вдовцом.

После смерти жены он запил, почти перестал есть и совсем не заботился ни о младенце, ни о дочери. Казалось, не было силы, способной привести его в чувство. Друзья настаивали на повторной женитьбе ради детей, и лишь их настоятельные увещевания вернули его к жизни. За неделю он нашел нового квартиросъемщика для дома, сжег кисти и краски и, забрав только самое необходимое, покинул Лондон.

Они уехали на запад, в Корнуолл, на родину Маргарет. Старый особняк из серого камня между портовыми городками Боскастл и Падстоу стал их новым домом, и, пока Маргарет занималась детьми, Артур зарылся в античную классику, ища в книгах утешения или убегая из ставшей для него невыносимой реальности.

Портрет, коралловые броши, бусы из венецианского стекла да смутные воспоминания о нежных прикосновениях пахнущих лавандой и померанцевым маслом пальцев – вот все, что осталось от матери. Но это немногое Хелена могла по крайней мере сохранить. Между тем как все, связанное с отцом, тем, каким она знала его в детстве, жизнь уничтожила бесследно и безжалостно. С каждым годом девочке было все труднее представлять его перед мольбертом на берегу теплого моря, энергичными и в то же время осторожными ударами кисти наносящим на холст краски или, стоя по пояс в воде, поднимающим ее высоко-высоко, к самому солнцу.

Такого отца у Хелены больше не было. Словно некая могущественная сила забрала его вместе с матерью, заменив уставшим от жизни и рано постаревшим мужчиной, вечно окруженным сладковатым запахом алкоголя, который постепенно лишал его разума. Этот человек не любил Хелену, и за это она его ненавидела. Выходя из комнаты, он мог так хлопнуть дверью, что дом сотрясался до самого основания, а потом вернуться, чтобы стыдливо положить ладонь ей на голову. Теперь он лежал в могиле, в каменистой земле Корнуолла. И Хелена не знала, печалиться ей или радоваться своему освобождению.