Я плелась к границе и предавалась печальным размышлениям, отчего жалела себя все больше и больше.

– Куда прешь? Глаза разуй! – Родной московский говор мгновенно привел меня в чувство. Оказывается, я чуть не налетела на двух велосипедистов, вернее, на их дорогущие велосипеды. Сами же велосипедисты снимали рюкзаки, притороченные на крыше старенькой «Нивы».

– Простите, – отпрянула я в сторону.

Саквояж свалился в пыль. Я кое-как его отряхнула и вновь приспособила поверх сумки. И тут обнаружила, что потеряла колесико. Я потянула сумку за ручку, она безобразно завалилась, снова сбросив с себя саквояж. Хлюпая носом, я присела на корточки, и стала разглядывать дно сумки. Надо же, все одно к одному! Сглазили меня, что ли?

– Что случилось? Помочь?

Сверху вниз на меня смотрел высокий седоусый и седовласый мужчина с большим носом.

– Колесико отлетело, – сообщила я упавшим голосом. – Не знаю теперь, как сумку везти.

Седовласый схватил сумку за ручки.

– Куда нести? К автобусу?

– Нет, – вздохнула я, – к границе. Вернусь в Адлер. Туда, куда мне нужно, автобусы не идут.

– Так нельзя, – покачал головой седовласый. – Только приехала и сразу назад. Автобус не идет, так у нас такси есть. Сейчас еще не сезон, недорого возьмут. Мамой клянусь!

– Не получится. Мне сказали, там мост ночью сорвало. Не пройти, не проехать… Только на вертолете.

– Постой! – он резко остановился. – Ты куда едешь?

– Ехала, – скривилась я. – В Члоу.

– В Члоу? Обара! – Незнакомец хлопнул себя по лбу и поставил сумку в пыль. – Так это тебя позавчера Вадик встречал? Ты Оля?

– О-оля, – поперхнулась я от неожиданности. – Откуда вы…

– Давид… – Мужчина протянул мне широкую, с загрубевшей кожей ладонь. – Я его туристов только что привез. Хотел уже возвращаться.

Я с недоверием посмотрела на его видавшую виды машину.

– Мне сказали, автобусы туда не ходят.

– Так то автобусы не ходят, – не спрашивая моего согласия, Давид снова подхватил сумку и направился к «Ниве», – а моя косуля где угодно пройдет. Поехали, что ли? – спросил он, заметив, что я нерешительно топчусь на месте.

– Странно как-то, – промямлила я, потому что не слишком верила в счастливые совпадения. – Очень уж вовремя вы здесь оказались!

– Чего боишься, а? – Седовласый затолкал сумку на заднее сиденье и воздел руки к небу. – Бога благодари, что Давид на час опоздал. Колесо спустило, менять пришлось. А так куда бы ты делась? Назад в Москву? Вадик вернулся сердитый, переживал, что ты не приехала. Сестре звонил, только не дозвонился. Помехи большие в горах перед грозой. Не веришь?

Я пожала плечами и осталась стоять на удалении от его «Нивы».

– А-а-а… – пробормотал мужчина что-то на своем языке и полез в машину.

Некоторое время Давид рылся в бардачке, затем вынес свернутую трубочкой бумажку и сунул мне в руки.

– Смотри! Вот Вадик твой. А рядом кто? Я у него и водитель, и проводник в горах. А ты думала, бандит какой?

Бумажка оказалась рекламным буклетом, впрочем, замызганным до невозможности. И все-таки я рассмотрела и Вадима, и стоявшего рядом в картинной позе Давида. Водитель был в черкеске с газырями и в огромной черной папахе, закрывавшей глаза, но усы я узнала.

По Вадиму я тоже прошлась внимательным взглядом. Крепкий мужик за сорок в военной панаме, рукава куртки засучены выше локтя. Вот незадача! Именно таких типов я недолюбливала: крутых, мускулистых, брутальных, с трехдневной щетиной на мужественных ликах. Словом, все у них напоказ: и бицепсы, и помыслы, и намерения. Но такие Ильи Муромцы и Добрыни Никитичи интересны юным барышням или вечным Золушкам, которые не могут себя защитить и постоянно находятся в поисках опекунов и спонсоров. Мне же заступники не нужны. Я себя в обиду не давала и не дам никогда! И потому мужчины мне нравились изящные, с тонкой натурой, чувственные и глубокие. Вроде Саши Портнова…