Первый раз я, уже студентка, отправилась на фронт вместе с приятельницей Лидой Акимовой – дочкой министра легкой промышленности. Маме я ничего не сказала, только оставила записку: «Мама, ты меня не ищи и не волнуйся! Я ушла на фронт!». Эту записочку мама потом долго хранила…

Мы знали, что военные части расположены в районе Наро-Фоминска, поэтому сели в электричку и поехали. Причем я поехала в своем выпускном, голубом батистовом платьице.

В Наро-Фоминске мы, будучи на самом деле умными и умеющими ориентироваться девушками, у каждого прохожего спрашивали: «А где здесь штаб?». Некоторые на нас смотрели с удивлением, некоторые говорили: «В милицию вас надо, а не в штаб». Но в конце концов, штаб мы нашли.

В это время как раз уже начинался разговор о том, что нужно мужчин, способных к строевой службе, освобождать от всевозможных секретарских обязанностей.

В общем, нас решили зачислить в часть. Однако мою подругу, Лиду, родители начали искать: у отца-министра были для этого возможности.

Так что мы не успели почувствовать себя военными: дня через два-три на территорию части въехал черный лимузин. Из него вышел гражданин в штатском, сразу прошел к командиру и сказал, что по поручению министра такого-то он приехал забрать его дочь, сбежавшую из дома. Поскольку мы сбегали вместе, то обратно нас забирали тоже вместе.

Нас посадили в машину и с позором привезли в Москву. Причем сразу – к ним в дом. Когда прислуга открыла дверь, мы сразу услышали голос мамы Лиды: «Немедленно в ванну! Пусть они там вшей своих фронтовых оставят! Только после этого веди их в комнату».

Нас загнали в ванную, заставили хорошо вымыться и пригласили к столу, накрытому всякими яствами. Через два часа я была уже у мамы.

Мне было стыдно людям в глаза смотреть! Через несколько дней мы с другой подругой пошли уже официально записываться в добровольцы.

Медицинское обследование я не прошла по состоянию сердца, а у нее окулист нашел какие-то проблемы. Мы не растерялись, заметили, что фотографии на учетных карточках нет. На следующий день поменялись. Она пошла к другому терапевту вместо меня, а я к – другому окулисту. В итоге мы оказались обе «годны».

Нас отправили на Западный фронт, в штаб около Клина. Меня распределили туда, где готовили секретарей военной прокуратуры и секретарей военного трибунала.

Из этого штаба я совершила еще одно бегство, хотя условия жизни у нас по военным меркам и по сравнению с голодной Москвой были хорошие. Занимались мы очень серьезно и много.

Были там два момента, которые мне не очень нравились. Но если одно я все-таки приняла, то другое раздражало меня крайне.

Первое обстоятельство, которое я принимала, – наличие штабного магазина. Там было там купить то, что хочешь, но денег у нас особенно не было. Однако были мы довольно-таки молодыми и интересными девицами, и знакомые офицеры закармливали нас шоколадом и вкусным печеньем «Суворовское», которое я до сих пор помню и которого больше нигде не видела.

А второе обстоятельство – обязательно два часа отдыха днем, когда надо было лежать, лучше спать. Во всяком случае ходить было нельзя.

Эта санаторная обстановка доводила меня до бешенства, я не хотела ей подчиняться и все время нарушала режим. Кончилось все тем, что я сбежала из штаба непосредственно в дивизию.

Прокурор дивизии Шарандин оказался потрясающе добрым и человечным! Он любил свою семью, жену, четверых детей. Они забрасывали его письмами и хотели узнать, как и чем живет он. А он писать не любил, да и некогда было. Я оказалась в роли его добровольного «писаря». Сначала под его диктовку писала, а потом иногда и сама, подписываясь «Нина». В его семье уже знали, кто такая Нина.