Ну ничего себе, как папа мой говорит, погрешность!

До чего же красивая вышла елочка! Боже мой…

Фонари бумажные, что мы с мамой еще из журнала «Мурзилка» вырезывали, папа вставил в них лампочки, провел электричество. Гори, елочка! И горит, сияет огнями, фонариками она! От другой розетки на маковке, как маяк, мигает пятиконечная звезда алая… Красота!

Неужели из Града Небесного папу с мамой не отпустит Бог к нам на праздник с бабушкой? Неужели не бывает в Граднебесном отгулов, отпусков, выходных не бывает?!

Разве можно держать строителей на чужбине безвыездно? Не пускать их к родным на праздники? Навсегда детей от родителей разлучать?!

И не Бог тогда это, бабушка, узурпатор! Капиталист! Даже с БАМа мама с папой на Новый год всегда приезжали…

– А какой строй при Боге в Граднебесном, не знаешь ты, бабушка?

– Не знаю, Федя, какой. Без строя строят там, волей своей, никем не принуждены.

– Как на БАМе?!

Коммунары, энтузиасты, первопроходцы, герои…

– Там от каждого по возможности, каждому по потребности, что ли, бабушка? И у всех всего, сколько хочется, а не в зависть?!

Это же тогда у них коммунизм…

Не, приехать, значит, могут все-таки мама с папой мои, раз не держит насильно их Бог в небесном градостроительстве. Что им время терять поездками, если строят для всех, кто жив на земле, после смерти светлое в небе будущее…

Раньше на столе много тарелок сервизных с синей полоской по краюшку мама ставила: тетя Аня придет, дядя Сережа друг с тетей Натальей, Евгения Николаевна, шумные! Длинную селедку под шубу свекольную прятали, ни куска потом не найдешь! В огромную миску салат оливье, рыба заливная в лимонах кислых, про которую в фильме правду сказал один дяденька, что гадость она, холодец из хвостов да копыт…

– Почему так долго, бабушка, варится холодец?

– Черта варят, Федь, на Рождественский пост. Вот он все никак и не сварится.

До того он опасный, черт, что всю ночь на огне медленном в огромной кастрюле у мамы кипел, а потом еще до полудня, и почти до самой полуночи в холодильнике в противне мерз для безопасности.

С хреном его ели, на квадраты дрожащие нарезав, а за язык все равно щипался, но уж вкусно!..

Под батареей с бабушкой у нас тесто. Папа очень любит капустный пирог с яичком рубленым. Посидит-посидит тесто в кастрюльном тепле, согреется и ползет наружу. Приподнимет крышку – и на пол лапами. Отдирает бабушка лапы эти с линолема, заправляет обратно в кастрюлю, а оно опять…

– Вон, опять оно, бабушка!

– Последи за ним, Федя.

И сижу у батареи, на корточках, за тестом слежу, как крышку втихаря приподнимает оно, подглядывает. Слежу, слежу, засыпаю… Батюшки! А оно уж к раковине от меня уползло…

– Бананы прозрели, бабушка?

– Не «прозрели», а не дозрели, Федя; к Рождеству, даст бог, подойдут.

– Нет такого праздника больше – Рождество!

– А какой же есть, Федя, праздник?

– Старый Новый год, бабушка!

…День Конституции. День Революции. 23 февраля есть день, защитника от фашистов Отечества, и Восьмое марта – всеобщих женщин.

– Не всеобщих, Федь, а всеобщий…

– Всеобщий тогда с мужчинами был бы, бабушка!

– С ВОСЬМЫМ МАРТА, бабушка! С ДНЕМ ТВОЕГО ЗАЩИТНИКА!

– Спасибо, Феденька, защитник ты мой… Ах ты господи! Красоту-то какую нарисовал.

– Мне вот тоже, бабушка, эти цветы гораздо больше на открытке у тебя нравятся, чем когда они на картинке в твоей садовой энциклопедии были…

Пасха еще, правда, тоже есть…

– Если Пасха есть, Федя, как же Рождеству не быть?

Никакой связи меж этих праздников не вижу я. В Рождество ни одного подарка не кладет Дед Мороз под елку. Нечего и говорить о праздниках, когда подарков под елкой нет. А на Пасху яички крашеные, разноцветные, как в Новый год шарики, и кулич с изюмом, на десять и десять тесто яиц!