По спине Евы пробежал холодок. Мысли путались. Ей очень не хотелось заговаривать первой, но незнакомец тоже молчал, выжидая.

– Говорите по-английски? – неожиданно спросил он.

Голос был низкий и на удивление приятный.

– Да. – Ева с облегчением кивнула.

– Можете звать меня Гильермо. Я знаю, кто вы. Меня интересуют документы, – он показал ей картонный тубус, – чертежи, которые лежали в этом пенале. Где они?

Ева вдруг поняла причину давящего взгляда Гильермо: один глаз у него был вставной, стеклянный, но почти не отличался от живого.

– Их забрал русский, – быстро нашлась она, сообразив, что, отдав бумаги, спрятанные в складках особенной юбки, она долго не проживет, а так бандиты ее наверняка не тронут, пока будут искать Аскольда.

На лицо Гильермо легла тень. Оба глаза сверкнули холодным убийственным блеском. В каюте почему-то вдруг стало очень темно. Дверь за спиной Гильермо распахнулась, и внутрь шагнул уже знакомый Еве наемник, дававший ей нашатырь. Он склонился к уху Гильермо и что-то быстро прошептал. Оба посмотрели в иллюминатор. Ева тоже.

Похоже, погода быстро менялась, о чем и предупредил заглянувший в каюту наемник. Гильермо отдал ему какие-то указания на испанском, незнакомец ушел, и спустя несколько секунд дирижабль изменил курс – в иллюминаторы вновь проник солнечный свет, а надвигавшаяся туча осталась позади. Но Еве от этого не стало легче. Молчание Гильермо давило хуже взгляда его змеиных глаз.

– Теперь вы меня отпустите?

Наивный вопрос, учитывая ситуацию: она на дирижабле с хладнокровными убийцами, не знающими чувства жалости. Однако в таком положении лучше всего прикинуться дурой.

– Нет, – спокойно ответил Гильермо.

– Вы не имеете права! – взорвалась Ева. – Никто не вправе удерживать человека против его воли! Вас арестуют и будут судить!

Гильермо лишь рассмеялся, показав ровные белые зубы.

– Неужели Старый Свет настолько устарел? Простите мне этот каламбур, сеньора. В Америке давно живут и поступают иначе. Кому вы здесь нужны? Британии, Германии, Франции, России? Или, может быть, Швейцарии, где успели изрядно наследить, промышляя кражами картин?

Осведомленность этого человека серьезно взволновала Еву. Она поняла, к чему клонит Гильермо: ему достаточно сдать ее в полицейский участок, назвав воровкой, и ни один блюститель порядка не станет слушать ее бредни насчет похищения. Но Гильермо так не сделает. Ему нужны три пожелтевших листка, которые находятся у Евы. И он будет искать русского, а русский – ее. Потому что Аскольду наверняка тоже нужны эти листки, раз уж он вел дела с Бременом. По крайней мере, хотелось бы надеяться…

– Молчите? – Гильермо непринужденно закинул ногу на ногу. – А мы ведь с вами похожи: оба работаем за деньги. Удивительно, что вы стали взывать к закону.

– Я не убиваю людей.

– А как же Рудольф Бремен и Леопольд Фогт? – Гильермо усмехнулся. – И еще несколько человек в пакгаузе рабочего квартала Берна, погибших по несчастливой случайности?

– Но это ваши люди их убили!

– Нет, сеньора, именно вы. А оружием были деньги, которые вы намеревались получить за украденные бумаги. Вот видите, как просто? – Он щелкнул пальцами. – Раз – и вы убийца!

Похоже, разговор забавлял его. Пусть развлекается, подобными сравнениями любят пользоваться политики, скрывая за словами истину.

Несмотря на спокойный, вежливый тон, в повадке Гильермо, помимо умения внушать страх одним взглядом, было что-то отвратительное. Так ведут себя люди, привыкшие смешивать с дерьмом всех, кто попадается им под руку. Подавлять и унижать, теша собственное самолюбие, размазывать слабых. Только с ней этот фокус не пройдет!