Первую декаду по приезде, когда социоматик занимался делами, Ийя сильно скучала. Видя это, Певен Некор чувствовал беспокойство – как-никак она его жилица, и он за нее отвечает. К тому же здоровье женщины оставляло желать лучшего. Поэтому помощник старосты отправил жену отвести Ийю к знахарке. Ею оказалась бойкая моложавая женщина с густыми светлыми волосами. Никто не знал, сколько ей на самом деле лет. Когда Ийя взошла на порог маленького чистого домика и увидела целительницу, то сразу расслабилась. Глаза у той были теплого карего цвета – совсем не то, что светлые ледышки у прочих людей.

– Садись, милая, – сказала знахарка, пододвигая стул. Ийя тяжело села.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Лейта, – улыбнулась целительница. – Лейта значит «трава». Вот я и стала травницей. А тебя, как я слышала, зовут Ийя.

Та кивнула.

– С тобой все серьезнее, чем ты думаешь, – нахмурилась Лейта. – Тебя чему-то учили в большом городе. Какому-то жестокому колдовству. Только не по тебе их наука, лучше бы ты выкинула все это из головы.

«Продолжай», – с усилием подумала Ийя, глядя на травницу.

Лейта махнула рукой. Так, будто грязь отряхивала.

– Ты думаешь тяжело, – произнесла она. – Как рожаешь. Несмотря на то что ты бесплодна, красавица. Это они там, в городе, тебя такой сделали.

Ийя чуть слышно вздохнула. Она вспомнила, каким противоестественным практикам ее обучали в интернате при Академии. Нужно было силой фантазии вызвать сексуальное желание. Когда оно возникало, подходила Контролирующая и методом иглоукалывания снимала его. Потом учениц заставляли вызывать и уничтожать влечение силой воли. Говорили, что девочкам тринадцати-четырнадцати лет это не причиняет вреда. Никто не смотрел, что организм Ийи развился раньше, чем у других, – это был интернат, а не элитная школа.

– Очнись! – голос Лейты привел женщину в чувство. Ийя открыла глаза.

– Ну и ладно, что ты молчишь, – кивнула Лейта. – Я сама тебе все скажу. Ийя значит «жизнь». Такое вот у тебя имя. А жизни нельзя приказывать.

– Если нет жизни, есть смерть, – внезапно сказала Ийя.

– Да, – глухо отозвалась травница. – Ладно, мы с тобой сейчас думать не будем. Тебе это вредно. Я заварю траву, которая дает силы жить. А пойдешь на поправку, еще наговоримся.

Когда Ийя выпила полкружки густого отвара, она ощутила волну любопытства, исходящую от Лейты, и спросила ее так, как будто они уже были подругами:

– Что ты так на меня смотришь?

– У тебя в глазах отражение огромной луны. Мне даже страшно. Не луна, а ее отражение. Что это такое?

– Это Тейа, – рассеянно ответила женщина. – Она видна со второй половины земли. Мой отец родом оттуда, а мать – местная. Я полукровка.

– Приехал, уехал, тебя с матерью бросил, – вздохнула знахарка.

Ийя кивнула.

– Обычное дело…

Дальше все сложилось так, что первое время по прибытии в деревню Ийю чаще видели в обществе знахарки, чем в обществе Онера. И неудивительно: мужчина, будь он хоть деревенским, хоть городским, должен зарабатывать деньги, содержать дом и жену. Все замечали, что приезжий не держится особняком от деревенского быта, а организовывает свою жизнь. Тянет лямку, как полагается. Это вызывало у сельчан уважение, и к Онеру постепенно привыкли, начиная считать его своим. А на новоявленных подруг: деревенскую ведьму и городскую чудачку, люди смотрели с симпатией. И безмужняя знахарка перестала чураться общения, и приезжая заметно повеселела, потянулась к подруге. Женщины почти каждый день бегали вместе в лес, собирали целебные травы и ягоды. Постоянно перешептывались и что-то скрывали. Мужние жены думали – очередной бабий сговор, а детишкам казалось, что это такая игра. Мужики же смотрели на это вполне одобрительно. Неприкаянная баба в деревне – страшнее чумы.