Ио, Европа и Каллисто всегда выглядят как диски. Когда Европа проходит между Юпитером и Ганимедом, размер ее такой же, как и у Луны с Земли. Она и в самом деле такой же величины, как Луна, и в этот момент расстояние до нее составляет лишь около четверти миллиона миль.

Потом она уходит вдаль на миллион с лишним миль, становясь вчетверо меньше. Те же самые перемены претерпевает и Ио, но столь большой никогда не становится.

Когда Ио и Европа проходят между Ганимедом и Юпитером, их движение можно наблюдать невооруженным глазом, гонясь за их тенями или опережая их, в зависимости от фазы. Ио и Европа, находясь внутри орбиты Ганимеда, никогда не удаляются слишком далеко от Юпитера – Ио держится на расстоянии в пределах нескольких его диаметров, Европа может уйти от него градусов на шестьдесят. Каллисто дальше Ганимеда и путешествует по всему небу.

От подобного зрелища невозможно устать. По сравнению с ним земное небо вгоняет в тоску.

К шести утра в субботу Юпитер оказывается в полной фазе, и стоит встать пораньше, чтобы это увидеть. Зрелище не только потрясающее, но при этом всегда возникает обратное затмение и видно, как вдоль лика старины Юпитера ползет тень Ганимеда, круглое черное пятнышко. Только теперь по-настоящему осознаешь колоссальные размеры Юпитера – твоя планета отбрасывает на него тень, а для него это не более чем веснушка.

Поперечник Юпитера составляет девяносто тысяч миль по экватору и восемьдесят четыре тысячи от полюса до полюса. Ганимед же не дотягивает и до трех тысяч.

В последующие дни после полной фазы Юпитер идет на убыль и к полуночи воскресенья снова оказывается в половинной фазе. Восходит солнце, и вновь начинается светлая фаза. Я ожидал, что солнечный свет окажется достаточно тусклым, – Юпитер далеко и получает в двадцать семь раз меньше света от Солнца, чем Земля; я полагал, что мы будем постоянно наблюдать нечто вроде сумерек.

Но все было иначе – мне казалось, будто солнце светит столь же ярко, как и на Земле. Джордж говорит, что это оптическая иллюзия, связанная с тем, как работает человеческий глаз, – радужная оболочка просто не пропускает лишний свет. Яркость солнечного света в пустыне на Земле составляет около десяти тысяч фут-свечей, на Ганимеде же – лишь четыреста. Но по-настоящему яркий искусственный свет отмечается при интенсивности всего в двадцать пять фут-свечей, и даже в хорошо освещенном помещении редко бывает столь светло.

Если в твоем распоряжении имеется лишь ведро в два галлона, есть ли разница, наполнишь ты его из океана или маленького пруда? Солнечного света на Ганимеде в любом случае было больше, чем способен воспринять глаз, и потому он выглядел столь же ярким, как и на Земле.

Однако я все же заметил, что получить солнечный ожог почти невозможно.

Где-то через неделю Джордж обзавелся жильем, которое оказалось намного лучше, чем у большинства иммигрантов, но оно его не устраивало, как и Молли, да и меня на самом деле тоже.

Проблема заключалась в том, что для этого ему пришлось наняться инженером-управленцем в правительство колонии, а это означало, что он будет слишком занят и вряд ли у него найдется время на участок земли для фермы. Но к должности прилагалось семейное жилье – если можно назвать таковым две комнаты размером двенадцать на двенадцать футов.

Суть заключалась в том, что колония состояла из поселенцев и горожан. Горожане работали на правительство и жили в принадлежащих ему домах – за исключением немногих, занимавшихся частной торговлей. В число горожан входил представитель Комитета по делам колоний, пилот капитан Хэтти, инженеры-гидропоники, персонал больницы, специалисты с энергостанции и тепловой ловушки, персонал местной конторы проекта «Юпитер» и все остальные, занимавшиеся чем-либо, кроме возделывания земли. Однако большинство колонистов были поселенцами, на что рассчитывал и Джордж. Как и почти каждый, мы прилетели сюда потому, что нам пообещали бесплатную землю и возможность выращивать собственную еду.