– Я буду жаловаться!

– Как пожелаете. – Человек за столом протянул ему бланк. – Следующий!

Он посмотрел на отца:

– Чем могу помочь, гражданин?

Джордж спокойно объяснил, что хотел бы, чтобы с ним была его семья.

– Извините, – покачал головой мужчина. – Следующий.

Отец не собирался сдаваться.

– Вы не имеете права разлучать мужа и жену. Мы не рабы, не преступники и не животные. Наверняка у иммиграционной службы есть перед нами какие-то обязательства.

Мужчина устало взглянул на него:

– Ваша партия – самая большая из всех, с какими нам приходилось работать. Мы сделали все, что могли. Здесь город первопроходцев, а не отель «Астор».

– Все, о чем я прошу, – минимальное личное пространство для семьи, о котором говорится в изданиях Комитета о Ганимеде.

– Гражданин, все те издания писались на Земле. Потерпите, и ваш вопрос решится.

– Завтра?

– Нет, не завтра. Через несколько дней – или несколько недель.

– Недель? – взорвался отец. – Проклятие, да я скорее построю себе иглу в чистом поле, чем с этим соглашусь!

– Ваше право. – Клерк протянул отцу лист бумаги. – Если хотите подать жалобу, изложите ее здесь.

Отец взял бумагу, и я взглянул на нее. Это был напечатанный бланк, адресованный Комитету по делам колоний – на Земле!

– Когда напишете, отдайте бланк мне, и его переснимут на микрофильм, чтобы отправить с почтой на «Мэйфлауэре».

Посмотрев на бланк, отец фыркнул, смял его и направился прочь. Молли последовала за ним.

– Джордж, Джордж! – позвала она. – Не расстраивайся так. Как-нибудь переживем.

– Конечно, милая, – застенчиво улыбнулся отец. – Но до чего же красивая у них тут система – пересылать все жалобы в головную контору, за полмиллиарда миль!

На следующий день из-за рефлексов Джорджа у него потекло из носа. Пегги стало хуже, Молли за нее тревожилась, а отец вообще не находил себе места и в конце концов куда-то ушел, чтобы поднять бучу насчет здешних порядков.

Если честно, меня все более-менее устраивало. Спать в общей спальне мне не в тягость – я бы проспал и конец света. Да и насчет еды нас не обманули.

Только представьте – на завтрак нам дали кукурузные лепешки с сиропом и настоящим маслом, сосиски, настоящую ветчину, клубнику со столь густыми сливками, что я сперва даже не понял, что это такое, чай, молоко, томатный сок, дыню, яйца – и всего этого сколько хочешь.

На столе стояла открытая сахарница, но на солонке имелась маленькая надпись: «Экономь соль». Не оказалось и кофе, чего бы я не заметил, если бы Джордж его не попросил. Отсутствовало и кое-что другое, хотя тогда я просто не обратил на это внимания, – например, древесные плоды типа яблок, груш или апельсинов. Но какая, собственно, разница, когда есть клубника, арбузы, ананасы и тому подобное? Не было и росших на деревьях орехов, зато имелся арахис.

Все сделанное из пшеничной муки считалось роскошью, но на первых порах можно было обойтись и без этого.

На обед нам предложили кукурузную похлебку или студень из мясного бульона, сырное суфле, жареного цыпленка, отварную говядину с капустой, кукурузную кашу с сиропом, запеченные баклажаны, жемчужный лук с огурцом, фаршированные помидоры, сладкую картофельную запеканку, жареный ирландский картофель по-немецки, салат из свежей капусты со сметаной, ананасы и творог с салатными листьями. За ними последовали мятное мороженое, вишневый пирог, замороженный гоголь-моголь, малиновый лед и три разновидности пудинга – но на десерты меня уже не хватило. Я пытался попробовать всего понемногу, и, когда дошло дело до десерта, во мне уже не оставалось места. Пожалуй, я чересчур много съел.